Краткая история Франции - Джон Джулиус Норвич

Филипп II Август (имперский титул королю даровал его хронист Ригорд, и он крепко прилепился) оказался одним из величайших королей Франции. Можно даже утверждать, что он был первым из них: все его предшественники предпочитали называться королями франков[19]. Он получил Францию в опасном положении. На западе Генрих II Английский правил почти половиной территории, которая по праву принадлежала Филиппу; на востоке император Священной Римской империи Фридрих Барбаросса находился на пике своей власти, распространившейся не только на территорию современных Германии и Австрии, но и через Альпы в Италию. Между двумя этими гигантами Франция казалась довольно жалкой. Однако в течение последующих сорока лет Филипп победил обоих врагов. Более значительным из двух был, конечно, Генрих, оккупант, которого он ненавидел примерно так же, как почти восемь веков спустя французы будут ненавидеть фашистов времен Второй мировой войны. Здесь на его стороне активно выступила церковь, которая никогда не забывала убийства Бекета; кроме того, ему помогли постоянные распри между Генрихом и четырьмя его ужасными сыновьями. Вместе они легко бы справились с Филиппом, однако действовать сообща для Плантагенетов было немыслимо.

Обострение ситуации началось в 1183 г. со смертью второго сына Генриха II (но первого, кто пережил младенческие годы), тоже названного Генрихом[20]. В безуспешной попытке наладить отношения с Францией мальчика в детстве помолвили, а позже женили на сестре Филиппа Маргарите, которая принесла с собой в качестве приданого небольшое, но важное графство Вексен, расположенное к северо-западу от Парижа. Теперь Филипп потребовал, чтобы его возвратили, но Генрих II не соглашался. Монархи провели несколько встреч у Жизора в тени старого вяза, который рос на границе их владений, но только после того, как венгерский король Бела III попросил руки вдовы, Генрих нехотя согласился вернуть графство. Затем в 1186 г. умер четвертый сын Генриха – герцог Бретани Джеффри, у которого осталась беременная жена. Генрих утверждал, что ему следует сохранить опеку над герцогством в пользу нерожденного ребенка; Филипп как сеньор Джеффри возражал. Последовало два года безрезультатных сражений, в течение которых два оставшихся сына Генриха, Ричард и Джон, восстали против своего отца. Филипп поддержал сыновей своего врага и в итоге вместе с Ричардом вынудил Генриха подчиниться. 4 июля 1189 г. в Азе-лё-Ридо Генрих II снова признал Филиппа своим сюзереном и отказался от притязаний на Овернь. Это был его последний политический шаг. Через два дня Генриха II не стало.

Однако настроения в мире неожиданно переменились. Ровно двумя годами ранее, 4 июля 1187 г., исламские войска разбили целую армию христианского Востока. Запад, как обычно, несмотря на массу предостережений, отреагировал слишком поздно. Для большинства европейцев государства крестоносцев находились так далеко, что почти теряли реальность – диковинные, вечно пылающие аванпосты христианского мира, в которых аскетизм перемежается с изысканной роскошью, где douceur (любезность) и угроза идут рука об руку; по-своему величественные, но все-таки более подходящие для романтических баллад трубадуров, чем для тяжкого и прозаического труда, что был общим уделом в их родных странах. Даже хорошо образованным людям было сложно осознать ход политических событий в Леванте: имена в основном труднопроизносимые, новости если доходили, то безнадежно искаженными и слишком устаревшими. Только когда случилась настоящая катастрофа, рыцари западных христианских государств схватились за мечи, вопя от ярости и негодования.

Ровно так же было, когда известие о падении Эдессы и огонь речей святого Бернарда воспламенили Европу и привели к нелепому бедствию, каким стал Второй крестовый поход. Любому бесстрастному наблюдателю, европейскому или левантийскому, следившему за развитием событий в те последние пятнадцать лет, захват Иерусалима должен был казаться неизбежным. На мусульманской стороне неуклонно поднимался талантливый военачальник Саладин, который поклялся вернуть Священный город своим единоверцам; а на христианской – ничего, кроме печального зрелища трех оставшихся государств крестоносцев (Иерусалимское королевство, Антиохийское княжество и графство Триполи), управляемых посредственностями и раздираемых изнутри борьбой за власть. К тому же в течение ключевого периода правления Саладина ситуацию в Иерусалиме дополнительно отягощало ухудшение здоровья короля Балдуина IV, который страдал проказой. Вступая на престол в 1174 г. тринадцати лет от роду, он уже был болен и двенадцать лет спустя умер. Неудивительно, что Балдуин IV не оставил потомков. И в тот момент, когда для спасения королевства требовалось мудрое и решительное руководство, корона Иерусалима перешла к восьмилетнему племяннику Балдуина.

Смерть нового малолетнего короля Балдуина V, при всей неприятности самого события, могла бы предоставить шанс Иерусалимскому королевству найти настоящего вождя, но возможностью не воспользовались, и трон перешел к отчиму мальчика – Ги де Лузиньяну, человеку слабому, капризному, настолько несостоятельному, что большинство соотечественников питало к нему справедливое презрение. Иерусалим соответственно находился на грани гражданской войны, когда в мае 1187 г. Саладин объявил свой давно ожидаемый джихад и, перейдя реку Иордан, вторгся на территорию франков. При командовании жалкого Ги поражение христиан было неизбежно. 3 июля он повел армию (самую большую в истории Иерусалимского королевства) через галилейские горы на Тиверию, которую осадил Саладин. После долгого дневного перехода в самый знойный сезон года христианам пришлось устраивать ночлег на безводном плато. На следующий день у небольшой горы с двумя вершинами под названием Рога Хаттина их, изнуренных жарой и страдающих от жажды, окружила и разбила наголову мусульманская армия.

Сарацинам осталось только одну за другой зачищать изолированные христианские крепости. Тиверия пала через день после Хаттина, за ней последовала Акра, потом не устояли Наблус, Яффа, Сидон и Бейрут. Развернувшись на юг, Саладин взял штурмом Аскалон, а Газа сдалась без боя. Теперь он был готов к сражению за Иерусалим. Защитники города героически оборонялись двенадцать дней, но 2 октября, когда мусульмане уже пробили стены, они поняли, что конец близок. Правитель Иерусалима Балиан II Ибелин (король Ги попал в плен у Хаттина) лично отправился к Саладину обговорить условия сдачи города.

Саладин не отличался ни кровожадностью, ни мстительностью. После некоторого обсуждения он согласился, что каждый христианин в Иерусалиме может спасти себя, уплатив соответствующий выкуп. Из 20 000 бедных, которые не располагали необходимыми деньгами, 7000 были освобождены за счет средств разных органов христианских властей. Армия победителя вступила в город, и впервые за восемьдесят восемь лет, в годовщину того самого дня, когда Пророк во сне вознесся из Иерусалима в рай, зеленые знамена затрепетали над Храмовой горой, откуда его забрали, а священный отпечаток ноги Пророка снова вынесли для поклонения правоверных.