В радости и в горе - Кэрол Мэттьюс

— О господи!

И вверх, и вниз расстояние было одинаковым. Если уж идти, то вперед, вверх.

После расставания с Дэмиеном в ней, похоже, развилось беспечно-наплевательское отношение ко всему. Наверное, в тот самый момент, когда на ее ковер в прихожей упал официального вида конверт, адресованный «миссис Дж. Флинн», ей и захотелось показать себе самой, какая она отважная и бесстрашная. «Новая жизнь», в которую она вступила, подразумевала подводное плавание с аквалангом-скубой в местном бассейне (где, покачиваясь на «волнах», заканчивали свое бренное существование использованные презервативы), посещение клубов, куда она с трудом могла заставить себя зайти хотя бы раз. Таким был клуб «ОКО» — Оздоровительный клуб для одиноких. При первом же взгляде на посетительниц этого богоугодного заведения можно было безошибочно сказать, почему каждая из них находится в разводе. Или, например, претендующие на элитность бары, куда полагалось приходить одной и под пристальными мужскими взглядами, сохраняя решительный и независимый вид, собрав всю свою волю в кулак, выпить хотя бы одну рюмку. Она дошла даже до того, что по «Желтым страницам» выискивала телефоны тех, кто дает уроки езды на мопедах. А сейчас вот она поднимается на эту бесконечно высокую статую, и если бы об этом узнали ее знакомые, то, вероятно, не поверили бы: все прекрасно знали, как она боится высоты. Вот что действительно хорошо, когда ты замужем, так это то, что вину за все свои идиотские поступки можно свалить на мужа. Теперь такой возможности у нее не было.

Складки одеяния статуи становились все мельче, напоминая мозговые извилины. Заклепки и стяжки арматуры, соединявшие всю эту громадную конструкцию, на вид были довольно хлипкими. Не было и перил, было ограждение, едва доходившее ей до колен. И, казалось, не за что будет схватиться, если вдруг…

Роста в ней, если встать на цыпочки, 160 сантиметров, и может быть, после двух батончиков «Марса», съеденных на бегу, в ней было уже полных 44 килограмма, но блузка восьмого размера была ей все же великовата (все из-за этой депрессии и вынужденной диеты «а-ля Дэмиен Флинн»). И все же это восхождение, которое надо было одолеть до конца, было для нее, мягко говоря, делом нелегким. И как только с этим справляются отяжелевшие от гамбургеров американцы? Ладони у нее сильно вспотели, и хотя, взбираясь наверх, она не меняла темпа движений, колени у нее все же стали ощутимо подрагивать.

Мэт следовал сзади на ступеньку ниже, и она чувствовала, как он все время следит, чтобы она не оступилась. Он уже не спешил, еле переставляя ослабевшие ноги и бормоча ободряющие слова в перерывах между тяжелыми прерывистыми вдохами.

— Еще немного, — тяжелое сопение. — Крутовато здесь, конечно, — недовольное сопение.

Вот ведь, как же он об этом узнал?

— Ну ничего, как-нибудь доберемся, — пыхтение у нее за спиной.

А что еще им остается делать?

Никогда в жизни она еще так не боялась. Во рту пересохло, зато ладони стали влажными, а в груди все горело огнем. Дыхание уже не было чем-то естественным, о нем надо было все время думать, а говорить она и вовсе уже не могла. Но и в этом оцепенелом состоянии сознания ей все же медленно заползло в голову, что, будь здесь Дэмиен, он наверняка скакал бы конем по ступеням все выше и выше, показывая всем и каждому, как должен действовать настоящий мужчина и обрушивая на ее голову град упреков за недостаток стойкости и уж точно нисколечко не пытаясь успокоить и подбодрить ее, как это делал сейчас Мэт. Конечно, это ничего не значило, но все же такая мысль у нее возникла.

Складки медного одеяния стали качаться у нее перед глазами; в них не было ни одной жесткой формы, на которой можно было бы сфокусировать взгляд, и по спине у нее прополз червячок холодного пота. Пищевод превратился в туго скрученный канат, который болтался у нее в животе, погруженный в дрожащую массу ее нутра. Малоприятное ощущение. Все это она уже пережила однажды — когда Дэмиен объявил ей, что уходит.

— Хотите передохнуть? — спросил Мэт, когда они добрались до крохотной площадки в бесконечно извивающейся цепи ступеней.

— Нет, — с трудом выдавила из себя Джози.

— Вы уверены?

— Абсолютно. — Если она остановится, то уже не сможет сдвинуться с места. Вот в этом-то она была абсолютно уверена. Был только один путь — наверх, или только один путь — вниз. У американцев всегда так. В теории выглядит прекрасно, но по сути означает, что повернуться и пойти обратно вниз нельзя ни в коем случае. Выбрав путь, надо идти по нему до конца.

Японские туристы, совершенно не знавшие устали от лихорадочных покупок в сувенирном магазине, уже наступали им на пятки. Джози совсем не улыбалось закончить свои дни, будучи зажатой между ними и школьниками наверху. И без того мысль о дальнейшем восхождении вызывала у нее спазмы в животе, а тут еще такая перспектива — эта шумная стая маленьких человечков будет дышать тебе в затылок. И Джози поднажала.

Она испытала огромное облегчение, когда туристы высыпали на смотровую площадку, хотя длилось это недолго. Окна, казавшиеся такими огромными снизу, с земли, на самом деле были не больше лобового стекла автомобиля, к тому же их покрывал толстый слой грязи. Ни одно моющее средство уже давно не нарушало их покой. Одно из них было приоткрыто на ширину стрелы, и в удушливую жару в набитое людьми помещение проникала тонкая струйка соблазнительно прохладного шелестящего сквознячка. Стоять здесь в летнюю жару, наверное, так же приятно, как в разогретой духовке в теплом пальто.

— Просто замечательно! — воскликнул Мэт, пытаясь восстановить дыхание.

И в самом деле замечательно. После долгой борьбы она все же взяла эту высоту. И обошлась без Дэмиена. Свобода — великая вещь!

Мэт стоял сзади, положив руки ей на плечи. От них веяло теплом и покоем. И силой. Он поцеловал ее в макушку.

— Ты просто великолепна. Без тебя я никогда бы не дошел до вершины.

Не ему бы говорить, не ей — слышать!

Вид на Манхэттен отсюда действительно впечатлял. Леголэнд в натуральную величину. Жаль только, что оценить все величие момента ей мешали дрожащие колени. Джози провела языком по губам. Впереди еще был спуск!

Мэт заботливо поставил перед ней пластиковый поднос с двумя бумажными стаканчиками с чаем и обязательными хот-догами, такими же пластиковыми на вкус. К чему такая предупредительность, она же не инвалид. Кафе тоже было все из пластика навязчиво-пастельных оттенков, чуть потертого, как в дешевой клинике. Здесь они были единственными посетителями. Ветер за окном гонял по террасе, то подхватывая, то разбрасывая охапки выброшенных оберток от гамбургеров и прочий такой же мусор. Несколько неряшливого вида чайки, кажется, совсем обессилевшие в борьбе с тяготами жизни, бродили по кафе, временами склевывая что-то.

— Ну как, получше немного? — спросил он.

— Да, спасибо. — Ее улыбка была такой же жидковатой, как чай. Ничего в этом нет хорошего. Ну совсем ничего.