Изменить судьбу. Вот это я попал - Олеся Шеллина

– Это не может быть. – Миних нахмурился. Он тоже умел считать деньги и не понимал, как его детище внезапно сделалось таким затратным.

– Может, еще как может, – я пристально посмотрел в его открытое лицо, сейчас нахмуренное.

Похоже, переживал искренне, и если и воровал, то очень умеренно, так что на итоговом состоянии казны это точно не отразилось. Вот тот человек, на которого я могу в случае чего положиться. Скорее всего. Но, может быть, и нет. Я понятия не имею, чью сторону занимал Миних. Он всегда был себе на уме, и о чем он думает прямо сейчас, не стоит даже и гадать. Но все же нужно посмотреть на его реакцию. Если он справится, если я переживу этот год, если… Как много этих «если», но задел на возможное будущее необходимо создавать прямо сейчас.

– Нам нужен флот, – упрямо сжав челюсти, повторил Миних. Он понимал, что, с одной стороны, момент не слишком подходящий, но с другой, когда и где он мог еще застать императора одного и в настроении «делайте что хотите, только оставьте меня в покое», а не окруженного сворой друзей сердешных, шепчущих на ухо, что-де ну его, флот, поехали лучше на охоту и вообще кутить? Поэтому он решил не сворачивать с полдороги, даже если окончательно испортит отношения с государем. – Ладожскому каналу нужен флот. России нужен флот! Любой, но позарез!

– Денег нет, – так же упрямо ответил я, внезапно поняв, что, даже если деньги и были бы, я все равно ответил бы: «Нет, денег нет». Мне очень нужно было узнать: отступит или нет? Будет думать, как выкрутиться из ситуации, или тупо вернется в Петербург, ждать, когда на него блага со стороны государя-императора свалятся? Мы почти минуту боролись взглядами, и я одержал свою маленькую первую победу – Миних первым отвел глаза и задумчиво вперил их в окно, наблюдая, как я недавно, за застывшим в искристом снежном великолепии парком. Воцарилась тишина, которую хотел было прервать Остерман, но, встретившись глазами с моим шальным взглядом, проглотил то, что вертелось у него на языке. Наконец Миних снова перевел взгляд на меня.

– А если… – Он запнулся, но затем решительно продолжил: – Если я изыщу деньги?

– Тогда они ваши, – я сел прямо. – Если, Христофор Антонович, ты изыщешь необходимые на строительство средства, то, вот вам крест, ни одна копеечка не уйдет на сторону, все будет вложено в корабли, стройте свой флот речной, морской, да хоть «Титаник» отгрохайте, чтобы он полностью Ладожский канал собой занял, прости Господи, что вслух подумал, ни словечка против я не скажу. Вот, Андрей Иванович будет свидетелем наших с тобой договоренностей.

– Тита… Что? – Миних недоуменно переглянулся с Остерманом, который только плечами пожал.

– Да корабль огроменный, чтоб как титан среди кораблей был, – вздохнув, перевел я непонятное слово. Нужно следить за языком, хоть они и иностранцы, но тоже могут что-то заподозрить. Я же сюда как раз приехал учиться говорить, как-никак.

– Над этим, конечно, можно порассуждать на досуге, но не ко времени пока. Да и зачем такой корабль вообще нужен? – Миних расслабился и даже позволил себе развалиться в кресле. Дело было сделано, обещание, хоть и не слишком надежное, Петр уже нарушал данное слово неоднократно, получено. Раз не отказался на этот раз категорически, то в любом случае можно будет дожать, а значит, можно порассуждать на отвлеченные темы, пока не выгнали. – Скажи, государ мой, когда Витус Беринг вернется с победой над льдами северных морей, что ты намерен будешь предпринять?

Что-что, Аляску к рукам прибрать, и никаких продаж и сдач в аренду, самим пригодится, что же еще? Но вслух я ничего подобного не сказал, лишь развел руками.

– Не знаю пока, Христофор Антонович. Беринг еще не вернулся, откуда нам ведомо, что за вести он привезет? Кабы и нет там ничего, кроме льдов непроходимых. Как вернется, так и спросим, а там и решать будем, что с его ответами делать.

– Сие речь не мальчика, но мужа, – Миних поднял палец вверх, впервые с некоторой долей уважения посмотрев на начавшего вроде бы взрослеть императора. – Да простит меня государ император, но горе пошло тебе на ползу. Великая княжна смотрит на тебя с небес и гордится.

– Я бы очень хотел в это верить, Христофор Антонович, очень сильно хочу в это верить, – я печально улыбнулся и повернулся к Остерману. – Андрей Иванович, а ты пошто сидишь, словно не родной? Тебе и сказать на вести Христофора Антоновича нечего, что ли?

– Я бы сказал, что ты начал взрослеть, государь Петр Алексеевич, – Остерман отвесил мне легкий полупоклон. – И я от имени Верховного тайного совета могу выразить надежду, что по истечении глубокого траура ты намереваешься снова посещать наши заседания без различных отговорок и оглядок на кого бы то ни было? – Я кивнул, почему бы и нет? Посетим, послушаем, о чем они там заседают. – Это ошень, ошень радостная весть.

Я заметил, что когда Остерман волновался, то его акцент звучал отчетливее. Непонятно, с чем это было связано, но запомнить данное обстоятельство не помешает, возможно, это знание мне когда-нибудь пригодится. Я повернулся к Миниху, который наблюдал за нами с расслабленной полуулыбкой.

– Христофор Антонович, если не секрет, а где ты хочешь начать поиски денег на так необходимый всем нам и Российской империи флот?

– Пока не знаю, государ. Попытаю купцов и просто заинтересованных людей… Россия богата на огромные реки, что здесь близ Балтийского моря, что в далекой Сибири. Может быть, вы мне выделите пару человек в помощь? – Миних решил, что раз пошел такой расклад, то можно и поборзеть. Ну а почему бы и нет? Ничего сверхъестественного он пока у меня не просит. – Чтобы стали моими ногами, которых у меня всего две, могу не успеть за всем, да были на связи между нами? – Понятно, хитрый саксонец делает все, чтобы я от слова, почти наедине данного, не отвернул. Ну а чем больше о нашем договоре людей будет знать, да еще и «моих» людей, пойти на попятную будет значительно труднее. Разумеется, ничего важного он выделенным мною людишкам не поручит, но само их наличие… – Ошень может быть, понадобится личная встреча с государем.

– Братья Шуваловы вон без дела маются, – я махнул рукой в сторону двери. – Забирайте и располагайте. Андрей Иванович поможет бумагу составить. – Я улыбнулся на этот раз почти искренне. От одной головной боли в виде Шуваловых, кажется, избавился. Посмотрим, как оно дальше пойдет. А вот проблемы флота и армии так и остаются пока нерешенными, потому что такие дела с полпинка и быстро не делаются. Я пока ничего не могу изменить, что не учитывалось бы историей этого времени. Ничего! Но хотя бы я начал двигаться в нужном направлении. Только бы не ошибиться.

Как я и предполагал, кабинет вскоре стал моей любимой комнатой. В нем я проводил большую часть времени, в нем я пытался вникать в дела тяжелого неповоротливого механизма, называемого Российская империя. Так как дворец принадлежал Елизавете, то очень быстро я нашел тайное отделение в столе, где хранилась личная переписка моей несравненной тетки с… вот тут я, наверное, впервые не поверил своим глазам: с Долгорукими. Несколько писем было от Ивана, пара от его отца Алексея Григорьевича. По этим письмам можно было выстроить хронологию их интриг. Сначала отношения были очень доверительные, и Долгорукие вовсю поощряли заигрывания Лизки со мною, во всяком случае со стороны Алексея Григорьевича. Иван был более сдержан, и по его письмам не было заметно, что все эти подковерные игры ему по душе. Прочитав очередное письмо, я задумался, может быть, Ванька еще не потерян для меня? Вон как переживает, и похоже, что даже искренне. Я мотнул головой. Нет. Долгоруких нужно потихоньку вытеснить со сцены, слишком уж много они начали себе позволять. Дальше было интереснее. Лизка связалась с Бутурлиным – и понеслось охлаждение, а все потому, что, оказывается, граф был зятем Голицына. Так вот почему его послали со мной. Ясненько. Никто из противоборствующих партий не хотел упускать царя из вида. И вот тут-то складывалась интересная картина: Голицыны плотно схлестнулись с Долгорукими и всячески обхаживали Лизку, бывшую в фаворе. Ну еще бы, с такими… хм… персями, да не завести четырнадцатилетнего отрока? И самое главное, между ними особняком стоит Остерман. И не слишком понятно: то ли он не может определиться с партией, то ли всем основательно надоел, и мне следует ждать в ближайшем будущем основательный подкоп под моего воспитателя? Сейчас пока трудно что-то определенное сказать, поживем, как говорится, увидим. Убрав письма обратно в тайник, я задумался, а что если сделать эту вражду ну совершенно непримиримой? Скорее из недомолвок, чем из открытых высказываний я понял, что Ванька к Лизке неровно дышит. И она вроде бы тоже не против высокого статного красавца. Натравить отца на сына – это же классика. Правда, панночки у меня красивой под рукой нет, зато есть тетка, обладающая весьма приличными достоинствами. Это следует обдумать.