Череп мира - Кейт Форсит

— Тебе следовало бы носить на своем челе седьмой знак воина, — сказала ее кузина. — Я никогда не видела такого искусства, а Прайд Боевых Кошек славится своими воинами.

— Я не воительница, — сказала Изабо. — Воистину сегодня Белые Боги помогали мне. Я ни разу не сражалась так раньше и думаю, что никогда больше не смогу повторить такое в будущем.

— Должно быть, Белые Боги уготовили тебе какую-то необыкновенную участь, раз они так хранят и оберегают тебя, — с благоговением сказала ее кузина. Изабо кивнула, почувствовав, как в душе у нее снова зашевелился страх.

— Мое имя Хан'катрин, — очень тихо сказала ее кузина. — Оно означает «нападающая стремительно, точно боевая кошка».

Изабо была польщена. Хан'кобаны не открывали свои имена кому попало.

— У меня пока нет хан'кобанского имени, — ответила она, — но когда будет, я обязательно назову его тебе. В моей земле меня зовут Изабо. Это означает «верная богу».

— Да, боги поистине благоволят к тебе, — сказала Хан'катрин. — Идем, ты, должно быть, устала. Я буду прислуживать тебе, а когда ты поешь и отдохнешь, я сама наполню твой пустой мешок зерном и фруктами и провожу тебя до границы земли Боевых Кошек, чтобы ты не заблудилась.

Изабо поблагодарила ее и распрощалась с кругом совета.

— Да помогут тебе Белые Боги в твоем поиске и отведут волка с твоего пути, — напутствовала ее Старая Мать. Изабо сделала жест прощания и вышла вслед за кузиной в рассветные сумерки.

Над ледником дул резкий ветер, заметая колючие снежинки во все щелочки в одежде Изабо. Как можно дальше натянув на лицо капюшон, Изабо брела вперед, не видя ничего, кроме кружащегося снега. В мозгу у нее крутилась загадка матери мудрости.

«Безмолвно ты мне скажешь мое имя,

Которое носить мне суждено отныне.

Неужто ты обязан говорить? Зачем тогда

Одно и то же повторяешь ты всегда?»

Хотя это четверостишие превратилось для нее во что-то вроде нескончаемой молитвы, которую она твердила в такт медленным шагам, с каждым повторением строки теряли какую-то часть своего смысла. По мере того, как слова становились все более бессмысленными, в душе Изабо оставалось все меньше надежды.

Сквозь белую мглу проступил тонкий темный силуэт, и Изабо с облегчением вздохнула. Дерево! Должно быть, она уже близка к концу снежной равнины. Деревья означали укрытие и надежду на отдых. На равнинах снег слеживался так плотно, что она не могла даже хотя бы вырыть для себя ямку, в которую можно было бы лечь, даже если бы и пошла на риск быть погребенной под снегом.

Она переждала самое неистовство вьюги в выжженном ударом молнии дереве и проснулась, когда вокруг стояла оглушающая тишина. После четырех дней беспрерывного свиста ветра тишина была благословением. Изабо раскопала отверстие дупла и выползла наружу. Все вокруг было серебристым и черным. Над головой у нее висели немыслимо огромные звезды, а во всех направлениях простирался нетронутый снег, мягкий, словно бархат.

Изабо устало улыбнулась и пристегнула к ногам салазки. Хотя она знала, что ночью передвигаться опасно, пропустить первое погожее время за многие дни она была не в силах; кроме того, она необыкновенно хорошо видела в темноте. Салазки легко скользили по пушистому снегу, и она мало-помалу начала согреваться. Буба летела впереди — единственная движущаяся точка в безмолвном и застывшем мире.

Они преодолели небольшой подъем и устремились вниз по склону. У Изабо слегка подпрыгнуло сердце при виде темной вершины Хребта Мира, возвышавшейся впереди. Она уже начала бояться, что сбилась с пути во время вьюги, не имея никакого другого ориентира, кроме своей интуиции.

Когда взошло солнце, гора уже заслоняла собой почти весь горизонт, а ее вершина была скрыта за клубящимися облаками. Ледник стал узким и крутым. Изабо приходилось каждые несколько часов разворачиваться и менять направление, каждый раз пытаясь заехать на как можно большую высоту. Потом подъем стал слишком крутым, и ей пришлось снять салазки и идти пешком.

Она взошла на гребень горы, задыхаясь на пронизывающем ледяном ветру. Череп Мира заполнял собой все небо, возвышаясь над соседними вершинами. Она принялась быстро спускаться по камням, ободренная тем, что конец ее путешествия был уже так близок. Возможно, до него оставался всего день пути. Снова выбравшись на снег, Изабо уловила какой-то странный заунывный звук, как будто где-то неподалеку рыдала и причитала толпа женщин. Все волоски на ее теле встали дыбом. Она осторожно двинулась вперед, пытаясь определить, откуда доносятся эти рыдания. Обойдя каменный уступ, она увидела далеко внизу реку, вьющуюся по широкой и глубокой долине. Она стремительно бежала по камням, сверкая ослепительно прозрачной голубизной. Над ее поверхностью поднимались струйки пара, бледные и тонкие, точно призраки.

Изабо улыбнулась, узнав местность. Она находилась в землях Прайда Ледяного Великана, а эта река называлась Плач Богов. Изабо часто слышала о ней в рассказах сказителей. Говорили, что река оплакивала своего возлюбленного солнце, убитого богами в ревнивом гневе. Потом боги раскаялись и позволили солнцу возрождаться раз в году, но оно могло путешествовать по миру всего несколько коротких месяцев, прежде чем снова умереть. Но над их любовью все еще висело проклятие, ибо когда солнце спускалось снова поцеловать реку, его жара убивала их сына, туман.

Из легенд о величайших поисках имени Изабо знала, что должна идти вдоль Плача Богов до его истока, но сначала ей нужно было каким-то образом спуститься с утеса. Уже начинало темнеть, поэтому Изабо решила подыскать какое-нибудь место, где можно было бы переночевать. Сойдя с тропинки, она углубилась в одно из ущелий, прорезавших горный склон. Буба летела впереди, почти невидимая во мраке.

Ущелье пробил быстрый поток, обрушивавшийся со скал каскадом небольших водопадов. Там и сям поток расширялся, образуя заводи, над которыми клубился туман, а со всех сторон их окружали сугробы. Когда Изабо остановилась попить, она с испугом обнаружила, что вода в нем горячая и довольно горькая на вкус.

Внезапно она бросилась на землю и замерла, напрягая все чувства. Откуда-то спереди доносились гортанные крики и смех, почти перекрывавшие рык какого-то молодого животного, пронзительный и отчаянный, в котором звучал ужас и боль. Изабо закусила губу, потом бесшумно поползла вперед, пока не очутилась у груды валунов, из-за которой можно было незаметно взглянуть, что находилось с другой стороны.

Детеныш снежного льва прижимался к земле в кругу странных приземистых существ, тыкавших в него копьями и дубинками. Белый мех львенка был мокрым и грязным, покрытым там и сям пятнами крови. Одна его лапа бесполезно висела, но он все еще шипел и рычал, нанося удар острыми когтями, когда кто-то из его мучителей подбирался слишком близко.

Со своими широкими плоскими носами, узкими глазами, огромными болтающимися ушами, торчащими желтыми зубами, кожей цвета дохлой рыбы и огромными ступнями с длинными растопыренными пальцами, они были отвратительными существами. Изабо решила, что это, должно быть, ука, слово, которое в хан'кобанском языке означало «демон» и описывало всех уродливых и опасных обитателей гор. Про себя она назвала их гоблинами, поскольку они выглядели в точности как иллюстрация в ее детских книгах сказок.