Эммануэль - Эммануэль Арсан

И она стала лихорадочно, возбужденно рассуждать:

– Сначала надо, чтобы я стала знающей. Ты же видишь: яничего не знаю, я слишком невинна. Я слишком девственница. А это ведь страшно,если сегодня вечером я чувствую себя девственницей. Девственницей везде, япросто утыкана этой девственностью, как репьями. Мне стыдно!

– Ах ты, мой чистый ангел!..

– О нет, не чистый. Девственность – это не всегда чистота.Но это всегда глупость.

Восхищенный, он обнял ее, а она продолжала:

– Это море предрассудков.

– Как это прекрасно: слушать жалобы на девственность из техсамых уст, которые только что проделали со мной такую работу!

Она засмеялась, но не успокоилась:

– Ах, раз, действительно, разум, дух должны снизойти кженщине, я не пропустила бы ни одного мгновения, если бы они снизошли ко мне оттебя.

Все эти рассуждения произвели на Жана эффект, немедленнообнаруженный Эммануэль. Она уже привстала, чтобы привести в исполнение своиобещания, уже ее язык коснулся… Но Жан резко отстранил ее.

– Кто тебе сказал, что только через эти губы может снизойтидух? Вспомни дух дышит, где захочет!

Он рухнул на нее, и в ту же минуту ей так сильно захотелосьбыть взятой, как ему захотелось ее взять. Двумя пальцами левой руки она самараздвинула свое лоно, а правая потянулась к древку, помогая ему погрузиться также глубоко в другое отверстие, как только что оно погружалось в ее горло. Но ейхотелось чувствовать его и сейчас губами. Он целовал ее в рот, проводил по еегубам языком, но воображение помогало ей чувствовать на губах сладкую пряностьсемени, и то наслаждение, которое полнило ее внизу, бурлило и в ее горле. И онаумоляла: «Еще! Еще! Пронзи меня! Сильней, крепче!»

Она чувствовала, как в ее глубинах фаллос припал к устамматки и спаялся с ними – так пчела приникает к цветку в поисках нектара. Ей такхотелось, чтобы Жан пролился, и она так старалась, чтобы и живот ее и задубедили его не медлить: каждый мускул ее тела, тела гибкого, хищного зверя,старался помочь мужчине поскорее испытать последний трепет. Но Жан хотел бытьпобедителем в этой борьбе, хотел, чтобы первой изнемогла она. И он наносил ейудары быстрые, могучие, стараясь, чтобы его кинжал прошел в ней как можнобольший путь, погружая его в раскрытую рану по рукоять и почти весь вытаскиваяпотом наружу. Яростно, со стиснутыми зубами, трудился он над нею, жадновслушиваясь в ее хриплые крики, впивая ее горячий запах. А она билась под ним,подскакивала словно под ударами хлыста, царапала спину и кричала, кричала,кричала…

И, наконец, и крик, и дыхание оборвались, и она вытянулась,успокоенная, едва ощущая свое тело, но в душе сожалея, что такое же возбуждениене овладело и ее рассудком, что ее мозг не смог так же трепетать и биться, кактрепетала и билась только что ее влажная плоть.

Ей не хотелось, чтобы он двигался, и Жан, словно поняв это,застыл на ней неподвижно. Она прошептала:

– Я бы хотела заснуть вот так – с тобою во мне.

Он прижался щекой к ее щеке. Черные завитки щекотали емугубы. Он потерял счет времени – сколько же оставались они в таком положении?Потом он услышал шепот:

– Я умерла?

– Нет, ты живешь во мне, а я в тебе.

Он крепко сжал ее, и она задрожала.

– Любовь моя, мы и в самом деле одно существо. Я – толькочастица тебя.

Он с нежностью поцеловал ее, и это было толчком кпробуждению.

– Возьми меня опять! Еще глубже! Раскрой меня, разорви!Доберись до самого сердца!

Она просила и смеялась своим же просьбам:

– Лиши меня невинности! Я тебя люблю! Я готова! Я тебеотдамся! Сломай меня!

Он принял условия игры:

– Отодвинься чуть-чуть. Так, теперь опустись немного. Небойся, делай все, как я скажу.

– Да, – прошептала она, млея от предвкушения. – Да, –повторяла она. Делай все, что захочешь! Не спрашивай меня – делай!

Ей хотелось найти в себе способность погрузиться еще глубжев сознание того, что ее берут, совершенно отдаться на волю своего обладателя,быть его безвольной игрушкой, чтобы ее ни о чем не просили, а толькоприказывали быть слабой, покорной, послушно раскрывающейся навстречу любымжеланиям. Существует ли, спрашивала она себя, большее счастье, чем счастьеуступчивости, подчинения? И одной этой мысли было достаточно, чтобы приступоргазма потряс ее.

И потом, когда она была точно подстрелянный зверек,окровавленный трофей в охотничьей сумке, она спросила охотника:

– Ты думаешь, я именно та женщина, какую ты хочешь?

Вместо ответа он поцеловал ее.

– Но я хочу быть еще желанней!

– А ты с каждым днем становишься все желанней и желанней.

– Это правда?

Он так улыбнулся ей, что она поверила и успокоилась.Мелодичный ноктюрн плыл по ее жилам, смыкая ей глаза. Но она никак не моглапобедить те чувств, которые будоражили ее мозг.

– Это, наверное, Мари-Анж сбила меня с толку, – вдругуслышала она свой голос и удивилась: она уж никак не собиралась доверить этоЖану.

Он встрепенулся:

– Мари-Анж? А она при чем тут?

– Она удивительно смела в обращении.

Больше Эммануэль ничего не хотелось говорить. Некое растениепродолжало расти в ней, пускать корни, разбрасывать бесконечные ветви с силойболее мощной, чем сила разума… Но муж захотел все же выяснить роль Мари-Анж.

– Ты думаешь, это она поможет тебе постичь тайны жизни?

– А почему бы и нет?

Жан усмехнулся, эта мысль его позабавила.

– А ты заметила у нее талант в этом смысле?

Эммануэль, немного поколебавшись, ответила:

– Нет. – Но улыбнулась тем видениям, которые до сих пор таки не покидали берегов, где бродили ее мечты:

– Но я очень надеюсь его обнаружить.

Жан был настроен снисходительно. Он начал укачивать,дурачась, Эммануэль и петь ей колыбельную:

Я вижу, что моя маленькая девочка.

Хочет заняться любовью с Мари-Анж. Не так ли?

И потому моя маленькая девочка Мучается и мучается… Не такли?