Брак по-сицилийски - Кэрол Мортимер

- Почему же нет? Чем скорее вы привыкнете к обязанностям жены, тем лучше, - вызывающе сказал он, когда она оказалась рядом с ним у сервировочного столика.

Есть одна обязанность жены, к которой ей не удастся привыкнуть!

Она не будет чувствовать себя свободно, зная, что этот человек станет ее любовником.

О, физически она хотела его, очень хотела, отрицать это невозможно, ее тело откликается на любое его прикосновение. Но она считала, что физическое влечение должно сопровождаться любовью. Бывший муж был ее первым и единственным мужчиной.

- Может, - медленно говорила она, накладывая еду на тарелки - Чезаре больше, себе меньше. - Нам пора обсудить условия нашего мифического брака? - она поставила тарелки на стол.

- Я согласился удовлетворить... чувствительность вашего отца... к нашему браку. Других условий в вашем положении не может быть, Робин, - хотя ему нравилась ее смелость, он абсолютно не испытывал симпатии к ее чувствам.

- Тем не менее, если я соглашусь на этот брак - с очень большим «если», - я хотела бы поговорить... о характере нашего брака, - твердо сказала Робин.

Неожиданно для себя Чезаре рассмеялся, уверенный, что он знает, какую часть брака она собирается обсуждать. Он решил поскорее съесть свою порцию вкусного мяса, поскольку из небольшого опыта общения с этой женщиной знал - аппетит может покинуть его в любой момент.

- Мне хотелось бы, чтобы вы перестали отвечать насмешками на мои слова, - твердо сказала Робин.

- Возможно, я смогу, если вы перестанете комментировать то, что я нахожу смешным, - его улыбка стала шире.

- Рада, что вы отыскиваете забавные моменты в создавшейся ситуации, Чезаре. Мне совсем не смешно!

Я был прав - аппетит пропадает.

Во всяком случае, к еде...

Ему нравился ее гневный румянец, блестящие глаза, нравилось, как ее грудь натягивает тонкую ткань платья, как она выпрямляет плечи, делая ему выговор за несерьезное отношение к ней.

Но ему серьезно хотелось сорвать с нее это платье и прямо сейчас заняться с ней любовью.

- Я не смеюсь, Робин, но давайте обсудим это после еды, - хрипло сказал он.

- Я не голодна, - она гневно отодвинула тарелку.

Он тоже уже не хотел есть. У него был сейчас аппетит к... другим вещам.

- Не ведите себя как ребенок, Робин.

- Разве так?

- Ну да.

- Ну, если великий Чезаре Гамбрелли говорит так, значит так!

- Зачем вы все время провоцируете споры между нами, Робин?

- Разве?

- Вы же знаете.

Одно Робин знала наверняка - она хочет этого мужчину.

Она видела, как он смотрит на нее. Видела желание в его глазах, пока он это не скрыл. Все ее тело стонало от желания!

Но она не хотела хотеть его!

- Простите, - Робин не скрывала сарказма. - Очевидно, мне хочется спорить, когда мужчина затаскивает меня в постель с помощью шантажа.

Чезаре присвистнул:

- Ваша роль моей жены состоит в том, чтобы быть матерью Марко и моей любовницей!

- Я не хочу быть вашей любовницей, - убежденно сказала Робин, хотя ее тело протестовало против такого предательства.

- Все свидетельствует об обратном, моя дорогая Робин, - поднял брови Чезаре.

- Негодяй! - Она вскочила, взбешенная его уверенностью. - Негодяй, негодяй, негодяй! - повторяла она. - Вы мне противны, Чезаре Гамбрелли!

- Может, покажете мне, как я вам противен, Робин? - он обошел стол и подошел к ней.

Это уж слишком. Я слишком далеко зашла, призналась себе Робин, отступая.

Она хотела, чтобы он выслушал ее, ее требования, и уж никак не хотела провоцировать физический ответ.

Не хотела?

Сердце заколотилось, она чуть не задохнулась, когда Чезаре закрыл ее рот поцелуем - горячим, голодным, зовущим, не оставляющим возможности не ответить.

Неподвластно ей отозвалось ее тело, она забыла свои намерения и хотела только, чтобы это не кончалось, отчаянно хотела этого человека, как никогда еще никого и никогда.

Она жадно отвечала на его поцелуи, вцепившись пальцами в темную массу его волос, ее тело плотно прижималось к его.

Огонь. Эта женщина настоящий, сжигающий огонь.

И Чезаре хотел расплавиться в ее пламени. Он желал, страстно желал потеряться в этом аду вместе с ней.

Он еще сильней прижался к ее губам и вновь распустил ее волосы, чтобы погрузить свою руку в это душистое шелковое чудо. Другая рука неустанно двигалась по телу Робин, трогая, гладя, лаская его изящные изгибы. Чувствуя ответную дрожь, он поднял подол платья, и его рука опустилась ниже.

Девушка тяжело задышала, когда рука Чезаре коснулась обнаженной кожи над чулками. Ее дыханье вырвалось коротким вскриком, потому что его рука легко проникла в ее шелковые трусики, нашла центр ее желанья, трогая и гладя там.

Чезаре чувствовал, как она расцветает и раскрывается ему. Продолжая целовать Робин, мужчина перенес вторую руку с волос на спину, нащупал и расстегнул длинную молнию платья, которое соскользнуло и легло облаком вокруг ее ног. Он сразу положил руку ей на грудь - размер груди идеально подходил его ладони - и теперь легонько, большим пальцем гладил сосок.

Робин находилась как будто в наркотическом сне с того самого момента, когда его губы коснулись ее губ. С этой вулканической страстью, которая сжигала ее весь вечер, бороться было нельзя. Она еле дышала, когда Чезаре прекратил целовать ее в губы и, наклонившись, взял в рот отвердевший сосок, трогал его губами, зубами, забирал в рот поглубже, а вторая рука продолжала ласкать ее между ног.

Ее дыхание стало стоном, она двигалась в древнейшем ритме, крепко прижимаясь к нему и ощущая сотрясающее землетрясение внутри. Потом вдруг случилось освобождение, прошло напряжение и пришло счастливое блаженство, блаженство...

Лучше бы оно никогда не кончалось.

Можно ли выйти с достоинством из этой ситуации? - с болезненным смущением думала Робин, придя в себя несколькими секундами позже.

Нет, уже невозможно, после такой полной потери контроля над собой. И к тому же на ней были только трусики, чулки и туфли, а Чезаре остался в брюках и рубашке.

Никак нельзя сказать, что он выглядел собранным и аккуратным: рубашка расстегнута - это ее пальцы, которые искали соприкосновения с его плотью; волосы всклокочены оттого, что ее руки наслаждались их густотой; пылающие от возбуждения и неудовлетворенного желания щеки.

Желания, не удовлетворенного ею.