Синяя лилия, лилия Блу - Мэгги Стивотер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А это?
– Моул-Хилл. Бывший вулкан. Стоит посреди поля. Там тоже нет пещер, зато полно студентов-геологов.
Мэлори постучал по последней точке.
– А мы здесь, так? Мас-са-нут-тен. Ох уж эта ваша линия. Я всю жизнь мечтал увидеть нечто подобное. Необыкновенно! Послушай, но ведь здесь наверняка лазают и другие искатели?
– Да, – немедленно ответил Адам.
Ганси посмотрел на него. Это «да» не оставляло места для сомнений; «да», рожденное не паранойей, а опытом.
Чуть понизив голос – обращаясь к Ганси, а не к Мэлори, – Адам добавил:
– Мистер Грей.
Ну разумеется. Мистер Грей приехал, чтобы найти некую волшебную штуковину, но его наниматель, Колин Гринмантл, так ее и не получил. Тогда он наводнил город людьми, разыскивавшими мистера Грея. Глупо было надеяться, что все они убрались.
Но Ганси решил, что побудет глупым.
– Неудивительно! – воскликнул Мэлори и хлопнул его по плечу. – К счастью для вас обоих, у этого молодого человека слух потоньше, чем у большинства людей. Он услышит вашего короля задолго до того, как кто-нибудь другой хотя бы поймет, что надо прислушаться. Ну, давайте уедем из этого вульгарного места, пока его совсем не замусолили. Вот сюда! На Спрус-Ноб. Заодно навестим две другие шишки.
По старой привычке Ганси собрал нивелир, навигатор и лазерную указку, а Мэлори залез в машину. Адам отошел подальше в лес, чтобы справить нужду – действие, которое всегда заставляло Ганси жалеть, что он слишком закомплексован, чтобы последовать примеру приятеля.
Вернувшись, Адам сказал:
– Я рад, что мы не в ссоре. Глупо было тянуть так долго.
– Да, – ответил Ганси, стараясь не выдавать облегчения, усталости и радости. Он боялся сказать слишком много, чтобы не испортить эту минуту, которая и без того казалась нереальной.
Адам продолжал:
– Насчет Блу. Мне надо было сообразить, что не стоит встречаться с ней, раз уж она… ну, ты понимаешь… в компании с нами. Как-то так.
Ганси вспомнил прикосновение пальцев Блу. Каким глупым был этот поступок. Ведь он с таким трудом добился равновесия.
Он предпочитал быть глупым. Но долго так продолжаться не могло.
Оба посмотрели на долину сквозь просвет в деревьях. Где-то прогремел гром, хотя на небе не было ни облачка. Впрочем, не было и ощущения, что он доносится с неба. Казалось, он слышался из-под земли, с силовой линии.
Лицо Адама было яростным и довольным; Ганси одновременно гордился тем, что знает его, и сомневался в этом.
– Просто не верится, – сказал он.
Адам ответил:
– А мне верится.
Это была ненастоящая жизнь.
Прислонившись к стене возле кабинета школьного консультанта, Блу гадала, когда начнет вновь думать о школе как о чем-то важном. После необыкновенного лета, полного древних правителей и исчезающих матерей, трудно было воспринимать всерьез ежедневное хождение на уроки. Да и какую роль это будет играть через два года? Никто здесь не вспомнит о ней. А она будет помнить лишь одно: что той осенью исчезла ее мать.
Это был год Глендауэра.
Она посмотрела на часы, висевшие в дальнем конце выстланного линолеумом коридора. Через час Блу предстояло вернуться домой, в реальную жизнь.
«Но ты придешь сюда завтра, – напомнила она себе. – И послезавтра».
Школа казалась сном в большей мере, чем Кабесуотер.
Блу коснулась ладони пальцами другой руки и подумала про флаг, который нашел Мэлори, с тремя нарисованными женщинами. У них были красные руки и ее лицо. А еще она подумала о том, что парни отправились в экспедицию без нее.
Блу ощущала присутствие Ноя. Сначала она просто почувствовала, что он тут, а потом, когда задумалась, каким образом ей стало об этом известно, поняла, что он стоит рядом, ссутулившись, в своей мятой школьной форме.
– Здесь? – поинтересовалась Блу, хотя на самом деле ей было приятно. – Ты здесь, а не в пещере смерти?
Ной пожал плечами, виновато и смутно. Рядом с ним Блу делалось холодно: он выкачивал энергию из нее, чтобы оставаться видимым. Он моргнул, глядя на двух девочек, которые шли мимо, толкая тележку. Они, очевидно, не заметили его, но трудно было сказать почему – то ли потому, что для них он оставался невидим, то ли потому, что Ноя вообще редко замечали.
– Наверное, я скучаю, – сказал он. – По началу учебного года. Это ведь оно?
– Первый день, – подтвердила Блу.
– Да-а… – Ной откинулся к стенке и сделал глубокий вдох. – Хотя нет, подожди. Что-то не так. Я забыл. На самом деле я ненавижу, когда начинается учеба.
Блу не питала к началу учебного года столь сильных чувств: если ненавидишь, значит признаешь, что это происходит на самом деле.
– Ты чего тут стоишь? – спросил Ной.
Она протянула ему буклет, хотя ей было и слегка неловко. Все равно что показать письмо для Санта-Клауса.
– Хочу обсудить с консультантом вот это.
Ной читал так, как будто слова были написаны на иностранном языке.
– «И-зу-чи раз-лич-ные ти-пы ле-сов на А-ма-зон-ке. Эко-ло-гическая шко-ла пред-по-ла-гает обу-чение за гра-ни-цей…» Нет. Ты никуда не можешь уехать.
Блу прекрасно сознавала, что он, вероятно, прав.
– Спасибо за доверие.
– Люди увидят, что ты разговариваешь с пустым местом, и решат, что ты ненормальная.
Это его явно забавляло.
А Блу не забавляло и не тревожило. Она прожила восемнадцать лет, будучи дочерью городской ясновидящей, и к выпускному классу успела услышать по этому поводу все возможные мнения. Ее избегали и охотно принимали, травили и улещали. Она попадет в ад. Она на прямом пути к нирване. Ее мать мошенница, ее мать колдунья. Блу одевалась как бомж, Блу одевалась как законодательница мод. Она была недосягаемо остроумной. Она была унылой стервой, не умеющей дружить. Со временем все это слилось в монотонный шум на заднем плане. Обескураживающим и тоскливым результатом стало то, что Блу Сарджент считалась самым странным человеком в стенах старшей школы Маунтин-Вью.
Ну, за исключением Ноя.
– Ты видишь других мертвецов? – спросила она.
Имелось в виду: «Ты видишь мою мать?»
Ной передернулся.
Из-за облупленной двери послышался голос:
– Блу? Заходи, детка.
Ной проскользнул в кабинет впереди нее. Хотя он выглядел материальным и вполне живым в ярком солнечном свете, который лился в окно, школьный консультант смотрела прямо сквозь него. Невидимость Ноя казалась поистине чудесной, когда он сел на пол перед металлическим столом и принялся радостно подслушивать.