Кровь эльфов - Анджей Сапковский

– Цири, – ответил за нее Геральт, беззвучнопоявляясь из мрака. Эскель обернулся. Резко, быстро, не произнеся ни слова.Ведьмаки обхватили друг друга, крепко, сильно сплелись руками. На мгновение, небольше.

– Жив, Волк.

– Жив.

– Ну славно. – Эскель вынул лучину издержателя. – Пошли. Я закрою внутренние ворота, тепло уходит.

Они пошли по коридору. Крысы были и тут, бегали вдоль стен,попискивали в темных провалах боковых проходов, прыскали из неверного кругасвета, отбрасываемого факелом-лучиной. Цири семенила, стараясь не отставать отмужчин.

– Кто зимует, Эскель? Кроме Весемира.

– Ламберт и Койон.

Они спустились по скользким крутым ступеням. Внизу был виденотсвет. Цири услышала голоса, почувствовала запах дыма.

Огромный холл освещало бушующее в гигантском камине пламя, сгулом рвущееся в пасть уходящей вверх трубы. В центре холла стоял большойтяжелый стол. За таким столом могло разместиться никак не меньше десятичеловек. Но сидело только трое. Три человека. «Три ведьмака», – мысленнопоправилась Цири. Она видела только их силуэты на фоне огня, полыхавшего вкамине.

– Привет, Волк, мы ждали тебя.

– Привет, Весемир. Привет, парни. Приятно сноваоказаться дома.

– Кого это ты привел?

Геральт минуту помолчал, потом положил руку на плечо Цири,легонько подтолкнул ее вперед. Она шла неловко, робко, спотыкаясь и сутулясь,наклонив голову. «Я боюсь, – подумала она. – Я ужасненько боюсь.Когда Геральт меня нашел и взял с собой, я думала, что страх уже не вернется,что уже все позади… И вот, вместо того чтобы быть дома, я оказалась в этомстрашном, темном, разваливающемся замке, забитом крысами и полном кошмарнымиэхо… Я снова стою перед пурпурной стеной огня. Вижу грозные черные фигуры, вижууставившиеся на меня злые, неестественно блестящие глаза…

– Кто этот ребенок, Волк? Кто эта девочка?

– Она мое… – Геральт осекся. Она почувствовала наплечах его сильные, твердые руки. И неожиданно страх исчез. Пропал без следа.Пурпурный, рвущийся вверх огонь излучал тепло. Только тепло. Черные силуэтыбыли силуэтами друзей. Покровителей. Блестящие глаза выражали любопытство.Заботу. И беспокойство…

Руки Геральта стиснули ей плечи.

– Она – наше Предназначение.

Воистину, нет ничего более отвратного, нежели монстры оные,натуре противные, ведьмаками именуемые, ибо суть они плоды мерзопакостноговолшебства и диавольства. Это есть мерзавцы без достоинства, совести и чести,истинные исчадия адовы, токмо к убиениям приспособленные. Нет таким, како оне,места меж людьми почтенными.

А их Каэр Морхен, где оные бесчестники гнездятся, гдемерзкие свои дела обделывают, стерт должен быть с лона земли и след по немусолью и селитрой посыпан.

Аноним. «Монструм, или Ведьмака описание»

Нетерпимость и зазнайство всегда были присущи глупцам иникогда, думается, до конца искоренены не будут, ибо они столь же вечны, скольи сама глупость. Там, где ныне возвышаются горы, когда-нибудь разольются моря,там, где ныне пенятся волны морские, когда-нибудь раскинутся пустыни. Аглупость останется глупостью.

Никодемус де Боот. «Рассуждения о жизни, счастье иблагополучии»

Трисс Меригольд дохнула на озябшие руки, пошевелила пальцамии пробормотала магическую формулу. Ее конь, буланый мерин, тут же отреагировална заклинание, фыркнул и повернул морду, косясь на чародейку слезящимися отхолода и ветра глазами.

– У тебя два выхода, старик, – сказала Трисс,натягивая перчатки. – Либо ты приспособишься к магии, либо я продам тебякметам под плуг.

Мерин застриг ушами, пустил струи пара из ноздрей и послушнодвинулся вниз по лесистому склону. Чародейка наклонилась в седле, уворачиваясьот ударов заиндевелых веток.

Заклинание подействовало быстро, она перестала ощущать уколыозноба в локтях и на затылке, исчезло неприятное ощущение холода, заставлявшеесутулиться и втягивать голову в плечи. Волшебство, разогрев ее, приглушило иголод, вот уже несколько часов сосущий под ложечкой. Трисс повеселела, уселасьпоудобнее в седле и принялась внимательнее, чем раньше, рассматриватьокрестности.

После того как она свернула с дороги, направление ейуказывала белесо-серая стена гор. Покрытые снегом вершины поблескивали золотомв те редкие минуты, когда солнце пробивалось сквозь тучи: чаще всего утром иперед самым закатом. Сейчас, когда горная цепь была почти рядом, приходилосьбыть внимательнее. Окрестности Каэр Морхена славились своей дикостью инедоступностью, а выщербину в гранитной стене, которой следовалоруководствоваться, непривычный глаз мог обнаружить с большим трудом. Стоилосвернуть в одно из многочисленных ущелий, чтобы потерять ее из виду. Даже она,зная дорогу и помня, где искать перевал, не могла позволить себе отвлечься.

Лес кончился. Перед чародейкой раскинулась широкая, усеяннаягалькой долина, упирающаяся в обрывистые склоны. По середине долины бежалаГвенллех, Река Белых Камней, бурля пеной меж камней и принесенных потокомстволов. Здесь, в верхнем течении, Гвенллех была всего лишь мелким, хоть ишироким ручьем, и ее легко можно было пройти вброд. Ниже, в Каэдвене, в среднемтечении, река образовывала непреодолимое препятствие – она с ревом мчалась вглубоких провалах.

Мерин, ступив в воду, ускорил шаг, явно стремясь поскореедобрести до противоположного берега. Трисс слегка придержала его – ручей былмелкий: едва доходил коню до бабок, но камни на дне были скользкие, а течениебыстрое и бурунное. Вода бурлила и пенилась вокруг ног лошади.

Чародейка глянула на небо. Усиливающийся холод и ветерздесь, в горах, предвещали пургу, а перспектива провести очередную ночь в гротелибо в каменной расщелине не очень-то привлекала. Конечно, она могла бы, вслучае крайней нужды, продолжать путь даже в пургу, могла распознавать дорогутелепатически, могла с помощью магии укрепить себя против холода. Могла, если бэто было необходимо. Но такой необходимости она не видела.

К счастью, Каэр Морхен был уже близко. Трисс заставиламерина забраться на пологую осыпь – огромную каменную призму, омытую ледникамии потоками воды, – въехала в плоский проход меж скальными блоками. Стеныущелья вздымались отвесно, и казалось, встречались высоко наверху, разделенныелишь узким штришком неба. Стало теплее, потому что ветер, воющий над скалами,уже не доставал, не хлестал и не кусал ее.