В моих руках. Захватывающие истории хирурга-онколога и его пациентов, борющихся с раком - Стивен А. Кёрли

Ранее я упоминал, что нейроэндокринные раки растут медленно, и тем не менее они все еще остаются злокачественными опухолями. Моя первая пациентка благополучно прожила чуть более 5 лет, но затем метастазы в печени начали расти. Мы попробовали замедлить прогрессию заболевания химиотерапией, но через 18 месяцев больная, к сожалению, скончалась от печеночной недостаточности. Вторая сестра, у которой была похожая опухоль, прожила гораздо дольше, около 14 лет, пока ее печень не оказалась критически поражена. У двух сестер с более мелкими новообразованиями в оставшейся ткани поджелудочной железы рецидивов не возникло. В последующем у них не было выявлено ни почечно-клеточного рака, ни феохромоцитомы. У одной из них, с ангиомами сетчатки, были проблемы со зрением, но офтальмолог настойчиво помогал ей поддерживать зрение в течение многих лет. У матери этих девушек в конечном итоге развилась ишемическая болезнь сердца, так как годы повышенного артериального давления не прошли бесследно, что привело к застойной сердечной и почечной недостаточности.

Злокачественные клетки возникают из-за мутаций или других аномалий генов. Тем не менее большинство видов рака развиваются спонтанно и не наследуются. На это могут повлиять экологические факторы, в том числе курение, воздействие определенных химических веществ или радиация. Также к развитию новообразований могут привести некоторые виды инфекций, включая вирус гепатита В или С и вирус папилломы человека. Иногда мутация возникает без видимых причин. Мы живем в век интенсивных исследований, и, возможно, скоро будут обнаружены новые гены, связанные с онкологическими заболеваниями. А пока нам остается внимательно следить за пациентами с отягощенным семейным анамнезом, и вмешиваться, когда это необходимо, чтобы предотвратить развитие опухолей.

Запомните важный урок: рак легче предотвратить, чем лечить.

Услужение: поддержка и помощь; содействие и участие в выполнении чего-либо.

Мне нравится бейсбол. В детстве я бежал на поле при каждом удобном случае. Возможно, я унаследовал это рвение от отца. В день моего рождения он играл за бейсбольную команду, которая принимала участие в турнире низшей лиги в западном Техасе. В то время кумиром миллионов был центральный игрок New York Yankee Микки Мэнтл. За все время, пока я играл в школьной команде, я ни разу не выходил на поле без фирменной бейсбольной биты Louisville Slugger и бейсбольной перчатки Rawlings.

В книге Джима Батона Ball Four поведение моего бейсбольного героя было описано без прикрас. Образ моего кумира слегка пострадал после ее прочтения, но я все еще восхищаюсь Мэнтлом и считаю его одним из величайших игроков за всю историю бейсбола. В середине 1990-х годов стало известно, что на фоне злоупотребления алкоголем и гепатита у Микки развился цирроз. Уже будучи в программе лечения, он признался, что много лет разрушает свою печень. Игрок предполагал, что он не дотянет до 40 лет, как и все мужчины в его семье. Матт Мэнтл, отец Микки, умер от лимфомы вскоре после дебютного сезона сына в 1951 году. По иронии судьбы, когда Микки Мэнтлу был поставлен гепатоцеллюлярный рак, именно мне попали его снимки. Я должен был оценить, возможно ли хирургическое лечение. Из-за тяжести цирроза и распространенности рака ответ был отрицательным. Бейсболисту пересадили печень, но он умер через 2 месяца, так как опухоль метастазировала в легкие и другие органы. Я тяжело переживал кончину кумира всей Америки и моего личного героя. У меня до сих пор лежит выпуск New York Times с его некрологом на первой полосе.

У многих пациентов можно наблюдать такой же фатализм, особенно если их родственники умерли в раннем возрасте от сердечно-сосудистых заболеваний, инсульта, рака или от любой другой болезни. Их опасения можно понять.

В конце 1990-х годов ко мне направили профессора из крупного техасского университета. Этому 59-летнему мужчине годом ранее удалили злокачественное новообразование толстой кишки. Затем у него обнаружили метастазы рака в правой доле печени. Больной был начитанным, вдумчивым, обаятельным человеком и, несомненно, хорошим специалистом в своей области. Мы обсудили все возможные варианты лечения, включая удаление всей правой доли печени, то есть примерно двух ее третей. Биохимические анализы пациента, в том числе функция печени, были в норме, и я чувствовал, что он хорошо перенесет операцию. Я с уверенностью мог предположить, что оставшейся левой доле печени потребуется не более 6–8 недель для восстановления, после чего общий объем печени придет в норму.

Я всегда уделяю время, чтобы объяснить пациентам особенности регенерации печени – ее самую удивительную способность. Я рассказал профессору, что правая доля органа не отрастет, но левая доля увеличится и возьмет на себя все функции органа. Многие спрашивают, появится ли у них «абсолютно новенький кусок печени». Я неизменно улыбаюсь и разъясняю, что не совсем, ведь новые клетки печени будут смешиваться со старыми, да и сама форма органа поменяется.

Мне нравится прибегать к аналогии из детства. Мы с братом выросли на Юго-Западе, и, будучи мальчиками, частенько ловили ящериц, рогатых жаб, скорпионов, тарантулов и других созданий пустыни. Каждый ребенок знал, что ящерицу с голубым хвостом нужно схватить за бока. Если в руках окажется хвост, он оторвется, и ящерица убежит, а потом отрастит новый. Извивающийся хвост – это не так весело, как целая ящерица, но все же предостаточно, чтобы напугать маму или девчонку по соседству. Вернемся к печени. К сожалению, она не отрастает, как хвост ящерицы. И я всегда предупреждаю пациентов, что после резекции большого фрагмента органа они в течение 6–8 недель будут чувствовать сильную усталость. Наша печень достаточно эгоистична и требует много белка и энергии для восстановления.

После обсуждений вариантов лечения я поинтересовался у пациента, все ли в порядке, потому что он выглядел угрюмым и мрачным. Больной сообщил, что его отец и дядя не дожили даже до 61 года. Поэтому он не уверен в необходимости операции, ведь ему явно уготована та же судьба, и на Земле ему отведено не больше двух лет. Все же, после долгих уговоров, больной согласился на хирургическое вмешательство.

Пациент достаточно хорошо перенес гепатэктомию. После периода восстановления он вернулся на работу в университет. Тем не менее еще целый год у больного были пессимистические прогнозы относительно своего здоровья.

По воле судьбы ровно через год после операции в анализе крови пациента было обнаружено повышение одного из онкомаркеров – эмбрионального ракового антигена. В ходе КТ в гипертрофированной левой доле печени у него был выявлен одиночный метастаз размером 1,2 см. Пациенту на тот момент исполнилось 60 лет. Он мрачно посмотрел на меня и произнес: «Я же говорил». Больной уже получал химиотерапию, поэтому я посоветовал ему вторую операцию, а именно – удаление метастаза наряду с небольшим фрагментом печени. Так как в этот раз требовалось удалить гораздо меньше ткани, сократился бы и период восстановления. Через 2 недели пациент согласился. И в этот раз операция прошла достаточно успешно, а период восстановления был совсем недолгий.