"Эксодус". Одиссея командира - Йорам Канюк

На осмотр и изучение местности у них ушло несколько часов, и все были вымотаны, однако, когда они вернулись, Вингейт устроил к тому же и совещание, на котором рассказал о своих планах. В комнате, где оно проходило, стульев не было, поэтому все сидели на дощатом полу, и для большей наглядности Вингейт втыкал в щели между досками спички.

Утром следующего дня он снова повел их на разведку и поразил своим умением читать карту. По словам Йоси, он делал это как профессиональный музыкант, читающий партитуру какой-нибудь симфонии.

Такие бешеный напор и темп оказались для них непривычны, но тем не менее все выполняли приказы Вингейта беспрекословно. Для Йоси, выросшего в Иерусалиме, было нечто неотразимо притягательное в этом человеке, который побывал в разных странах и пережил многочисленные приключения, человеке, в характере которого благородная сдержанность, внутренняя сила и жесткость сочетались с какой-то детской наивностью.

С появлением Вингейта их жизнь коренным образом изменилась. Теперь каждую ночь они отправлялись на вылазки. Впервые за всю историю еврейско-арабского конфликта они начали регулярно переходить ливанскую границу и совершать набеги на деревни, из которых по ним велся огонь.

Именно от Вингейта, которому при всем его удальстве и лихачестве была свойственна и немалая основательность, Йоси узнал, что подбираться к деревням надо против ветра (чтобы собаки не учуяли и не подняли лай), и не кто иной, как Вингейт, научил его ориентироваться на незнакомой местности.

Выходец из знатной шотландской семьи, в молодости Вингейт пересек на велосипеде Альпы, проехав по маршруту полководца Ганнибала, перед которым он преклонялся, а его любимыми учителями были герои Библии. Когда однажды его спросили, откуда он так хорошо знает местность и все эти маленькие уловки и хитрости, он ответил, не задумываясь: «Из Библии. И названия мест, и уловки — все это содержится в Библии. В книге Притч Соломона, например, прямо так и говорится: „Веди войну свою, используя уловки“»[40].

Когда Вингейта перевели служить в Палестину, он выдвинул идею создать в английской армии маленькие, хорошо тренированные и мобильные десантные отряды, которые, используя фактор неожиданности, могли совершать внезапные ночные рейды, а также предложил Хаиму Вейцману назначить его командиром какого-нибудь подразделения еврейской армии, поскольку был убежден, что евреи обязательно должны вернуться на свою историческую родину. Именно так он и оказался в Ханите.

Йоси очень привязался к Вингейту, а тот, в свою очередь, полюбил Йоси. Вингейту нравилось, что Йоси умел владеть своими эмоциями — знал, когда их надо сдерживать, а когда проявлять; ему нравились его молчаливость, нестандартность мышления, любовь к приключениям, честность, чувство ответственности и преданность делу. Однако больше всего он ценил Йоси за отчаянную смелость, которая составляла неотъемлемую черту его характера. Например, когда в одной из ливанских деревень их отряд был атакован, Йоси в одиночку уничтожил целый вражеский взвод, забросав его гранатами. Вингейт прозвал его за это The Bomber и предложил наградить медалью. Только вот самому Йоси об этом никто почему-то так и не сказал…

Когда стало известно, что в районе реки Иордан погиб Хаим Штурман, бесстрашный воин, которого Вингейт очень любил и ценил, они с Йоси поехали на его похороны в кибуц Эйн-Харод, расположенный в одном из самых красивых уголков страны[41]. Штурмана похоронили на кладбище, с которого открывался вид на горный кряж Гильбоа. Похороны были тихими и спокойными. Из долины поднимался запах цветов, весело щебетали птицы. Когда на могилу Штурмана клали серую базальтовую плиту — такую же, какими впоследствии накроют могилы еще нескольких членов его семьи, — Вингейт по-военному отдал ему честь.

Вечером в доме Штурманов состоялись поминки, которые устроила жена покойного, Атара, спокойная, сдержанная женщина, бывшая в свое время одной из основательниц организации «Ашомер»[42]. Ее сын Моше вместе с Йоси оборонял Ханиту и был его любимым учеником. Позднее, во время Войны за независимость, он тоже погиб. А еще через какое-то время, вслед за мужем и сыном, Атара потеряла и двух своих внуков. Всю жизнь она прожила в кибуце, окруженная женами своих погибших на войне мужчин и их детьми.

Сидя в тот вечер в доме Штурманов, среди кибуцников, накрепко связавших свою жизнь с Изреэльской долиной и словно приросших к ее каменистой и одновременно болотистой почве, Йоси испытал странное, давно забытое им ощущение, как будто он находится у себя дома, среди своих. Как если бы его усыновили. И как если бы вся его предшествующая жизнь — «Нодедет», Ицхак Садэ, Ханита — была каким-то образом связана с этим скромным домом, этими пейзажами и этой женщиной.

И еще он чувствовал, что между ним и Атарой возникла некая таинственная связь. До этого он ее почти не знал, однако практически сразу полюбил. Возможно, потому, что эта сильная и спокойная женщина стала для него символом той самой материнской любви, которой ему так не хватало. Однако, как ни странно, примерно то же самое пережил и сидевший рядом с ним лихач, мистик, фанатик и военный гений Вингейт. Как и у Йоси, у него возникло ощущение, что он родился в этом доме, и он тоже почувствовал к этой мужественной женщине огромную симпатию.

Когда позднее я познакомился с сестрой Йоси Харэля Адассой, которая пятьдесят лет прожила в одном и том же поселке и всю жизнь проработала в сельском хозяйстве, то своим скромным благородством, прямотой, твердостью и улыбчивостью без малейшего намека на угодливость или заискивание она напомнила мне Атару Штурман.

В какой-то момент Атара засмеялась, и Йоси подумал, что, возможно, имя Атара — то есть «корона» — дано ей не случайно. Она и в самом деле была королевой — пусть даже ее корона была не золотой тиарой, а скорее терновым венцом. Нищей, но благородной королевой гордых бедняков, которая потеряла на войне четырех своих мужчин. Королевой фанатиков, готовых умереть, но довести свое — казавшееся временами немыслимым и почти безнадежным — дело до конца. Королевой племени отчаянных, веривших, что все, чем они занимаются, правильно и что высокая цена, которую им приходится за все это платить, того стоит.

Между прочим, имя Атара было дано ей самой Рахелью — той самой поэтессой, чье стихотворение «Киннерет» — с вызовом, которого это пасторальное, ностальгическое, печальное произведение совсем не предполагало — пела несколько лет спустя на палубе «Кнессет-Исраэль» бывшая лагерная шлюха…

Рядом с Йоси на этой поминальной трапезе сидел его духовный учитель и большой чудак Вингейт, и это было одно из тех редких мгновений, когда Йоси чувствовал, что его прошлое, настоящее и будущее как бы связаны одной нитью.