Возлюбленная тень - Юрий Милославский

Девушки. Как-то раз одна местная девушка оцарапала ножку чуть повыше щиколки. Омыла царапину перекисью водорода и перевязала свежею марлею. Пошла гулять. А на другой прогулочный вечер чуть ли не все местные девушки перевязали свои ножки на том же самом участке – чтобы оттенить форму и цвет. Цвет – легче кофейного, ярче коричного, глубже шоколадных бобов. Идет на загар ножек не мужское золото, но платиновый испод травы-полыни; с примесью терракоты? – не уверен. Раскопайте их могилы – и поглядите сами.

На танцевальной площадке приезжий джаз исполняет «Рио-Риту».

В курортном парке, в раковине, исполняет «Рио-Риту» духовой оркестр под управлением дирижера Корецкого, исполняет обстоятельно и непохабно: самая крупная труба – «о-о!», самая мелкая – «Рио-Рита!»

Ресторан «Дюльбер» еще помалкивает.

Заказали случайно попавшие в «Дюльбер» морские офицеры мускат «Красный камень»; никого чужих, кроме них, в ресторане нет – только свои.

Пьет первый бокал полусухого шампанского 1926 года урожая Володя Самусин, заедает квадратиком «Миньона», закуривает папиросу «Дюшес». У Володи Самусина рак горла. Раскрытую папиросную коробку подталкивает Володя ногтем к сидящему насупротив любовнику жены:

– Курите, Саша.

– Ты разве забыл, Володенька, что Саша не курит? – шепчет жена.

– Ах, – сипит Володя Самусин, улыбается, красавец, – вечно я ничего не помню.

Он доливает бокалы шампанским, подламывает дальше плитку «Миньона», кормит им из рук жену. А жена, откусив крошку, отдает ему остаток – губами. Старинная игра.

За соседним столиком ужинают фармацевт Ясный, его жена – и любовник ее Юра Милославский. Белокурый, светлоглазый с дымком Юра – пьяный и закокаиненный. Он – пьяница, наркоман и развратник. И вся семья его такая – пьяницы, наркоманы, развратники. Юра – поэт, состоит в Объединении Крымских Писателей, знаком с Маяковским, даже сочинил на него пародию. Всем своим братьям, всем приятелям помогает Юра соблазнять чужих жен: пишет для них лирические стихи.

Для смеха, на дневной компанейский спор, принял Юра Милославский приглашение фармацевта. А фармацевт решился Юру отравить. Принес в ресторан из аптеки какую-то мерзость и ждет, покуда Юра одуреет.

– Наш аптекарь Боря Ясный пьет касторку ежечасно, – импровизирует Юра. – Ты касторку пьешь напрасно. Водку пей – все будет ясно…

– Пропадает ваш талант, Юрий, вот из-за этого, – фармацевт осторожно притрагивается своею вилкою к Юриной рюмке, а та – звенит! – и ее приходится взять двумя пальцами за устье, чтоб замолчала.

– …Не волнуйся, свет мой ясный, фармацевт ты мой прекрасный, – продолжает Юра. – Ты с женою ласке страстной предавайся, Боря Ясный…

К десяти часам выносят на эстраду «Дюльбера» шесть стульев. Выходят на эстраду музыкант-скрипач, музыкант-саксофонист, музыкант-трубач, музыкант-виолончелист, музыкант-контрабасист. И подсаживается к ударным инструментам, покрывает малый барабан лоскутом влажного полотна, щеточки-палочки проверяет, тарелки подвинчивает – Костя-барабанщик.

Готовы к танцам Володя Самусин и Юра Милославский. Готов Саша остаться один за столом, подождать. Готов фармацевт Ясный растворить принесенный яд в Юрином коньяке.

Костя-барабанщик готов запеть.

Он встает, не глядя чешет щеточками тарелку, не забывает и ритм хранить – жмет педаль основного барабана. Вот поддаст музыкант ему тон, вот поддержит его музыкант-саксофонист!..

– Скажите, девушки, подружке вашей…

По-московски, не по-дюльберски Костя говорит. Круглый, простой он мужик, словно и не дюльбер, а из Ростова-Тамбова:

– …что я ночей не сплю – о ней мечтаю,

что всех красавиц она милей и краше.

Я сам хотел признаться ей, но слов я не нашел!..

Заводится труба наперерез скрипке, настигает ее, превышает, рвется, теряется – и отбегает в сторону.

Как глубоки и черны «эфы» у контрабаса.

…Когда б я только смелости набрался,

я б ей сказал: «Напрасно ты скрываешь,

что страстью нежною – сама ко мне пылаешь.

Расстанься с хитрой маскою – и сердце мне открой!..»

– Володенька, сходи к врачу, пожалуйста; возможно…

– Юра, ты сошел с ума, ты сумасшедший…

Покручивает Юрину рюмку в горьких пальцах фармацевт Ясный. Смотрит, как наплывает его жена ланитою на Юрино плечо, как покидает ее ладонь воротник белого Юриного пиджака – и входит на повороте в Юрино белокурое…

Саша пробует закурить папиросу – и захлебывается.

– Очей прекрасных!.. – виолончель, —

– …огонь я обожаю, – саксофон, —

– …и на земле иного…

Пауза.

– …я счастья не желаю.

Я нежной страстью, как цепью, к ней прикован,

Всю жизнь готов тебе отдать – тобой одной дышать!

Юра Милославский умрет сегодня ночью в городской больнице.

Володя Самусин умрет через месяц.

«Дюльбер» по-татарски означает «красивый» – или даже «прекрасный».

Ехали с неудобствами. Всякий раз, когда поезд останавливался, – грубовато, с преизбытком непоглощенного хода, который тотчас же и разрешался во взаимных толчках вагонов – от арьергардного к головному, – купе Г. В. Анциферова непременно оказывалось в таком соотношении с одним из перронных фонарей, что исходящий от него луч, проходя сквозь расселину оконных занавесок, в точности упадал на лоснящийся принцметалл подстаканника, отражаясь при этом от барельефной виньетки с изображением восточного полушария Земли, над которой парили искусственные спутники; свет отбрасывало прямо на горестно зажмуренные глаза Геннадия Васильевича. В самое же мгновение остановки принимались громко шуршать, двигаясь по столешнице, упакованные в особенную, эмпээсовскую бумагу порции прессованного сахара; а во время пути то и дело побрякивала неизвлеченная ложечка, проворачиваясь и смещаясь в пустом стакане.

Занавески вполне задернуть не удавалось; переместить же подстаканник и убрать ложечку Геннадий Васильевич не решился – потому что чай был чужой.

Оттого он не спал всю ночь и охотно подчинился дремоте, разместясь на заднем диване старинного, но опрятного и крепкого «москвича», что подвозил его «за рубчик» к гостинице. Поездка, впрочем, продолжалась не дольше пяти минут, и по прибытии на место было всего восемь с четвертью утра.

– Тема лекции?

Законный интерес. А насколько такой интерес законен для директора гостиницы? Законен. Имеет полное основание не принять, поскольку командировка начинается «от завтра». А теперь попробуй не ответь, попытайся. А ви папитайтесь, Алексэй Максымович! – как лубит виражаца наш общий друг Лаврентий Павлович… Анекдотами я зарос по самые глаза.

– «Ленин и советская литература». Это, собственно, методразработка. В помощь. В смысле, к юбилейным урокам в восьмых-десятых классах.