Аня и Дом Мечты - Люси Мод Монтгомери

Прощальный смех затих вдали. Аня и Гилберт рука об руку обошли свой сад. Ручей, бегущий в тени берез, был покрыт прозрачной рябью. Маки на его берегах казались маленькими кубками, наполненными лунным светом. Цветы, посаженные женой школьного учителя, источали сладкий аромат, словно красоту и благословение священного былого. Аня остановилась на тенистой дорожке, чтобы сорвать веточку.

— Я люблю вдыхать запах цветов в темноте, — сказала она. — Тогда узнаешь их душу. Ах, Гилберт, этот маленький домик — именно то, о чем я мечтала. И я так рада, что мы не первые, кто бродил в этом саду в вечер после своей свадьбы.

Тот сентябрь был в Четырех Ветрах месяцем золотых туманов и лиловой дымки — месяцем, в котором дни были напоены солнцем, а ночи купались в лунном свете или пульсировали звездами. Ни одна буря, ни один сильный порыв ветра не омрачили его. Аня и Гилберт занимались устройством своего гнездышка, бродили по берегу, плавали на лодке по гавани, ездили к мысу Четырех Ветров и в Глен св. Марии, а иногда катались по поросшим папоротниками, безлюдным дорогам в лесах, окружающих канал, — короче, проводили свой медовый месяц так, что им могли позавидовать все влюбленные в мире.

— Даже если бы наша жизнь должна была оборваться прямо сейчас, все равно мы знали бы, что прожить ее, несомненно, стоило хотя бы ради этих последних четырех недель, не правда ли? — сказала Аня. — Не думаю, что у нас еще когда-нибудь будут четыре такие чудесные недели — но они у нас были. Все — ветры, погода, люди, наш Дом Мечты — объединили свои усилия, чтобы сделать наш медовый месяц восхитительным. Не было даже ни одного дождливого дня, с тех пор как мы приехали сюда.

— И мы даже ни разу не поссорились, — поддразнил ее Гилберт.

— Что ж, «чем дольше это удовольствие откладывается, тем оно желаннее», — процитировала Аня. — Я так рада, что мы решили провести наш медовый месяц здесь. Наши воспоминания об этих днях всегда будут частью нашего Дома Мечты, вместо того чтобы быть разбросанными по чужим местам.

Атмосфера их нового дома имела определенный привкус романтики и приключений, какого Аня никогда не находила в Авонлее. Там, хотя она и жила у моря, ее жизнь не была так тесно связана с ним. Но здесь, в Четырех Ветрах, оно окружало и постоянно окликало ее. Из каждого окна своего нового дома она видела какой-нибудь меняющийся морской пейзаж. Навязчивое бормотание волн вечно звучало в ее ушах. Каждый день в гавань входили корабли и бросали якорь у пристани в Глене, а потом снова проплывали сквозь закат, направляясь в порты, что могли быть на другой половине земного шара. Рыбацкие лодки, расправив белые крылья парусов, уходили по утрам через пролив мимо дюн и возвращались по вечерам, нагруженные рыбой По красным, вьющимся вдоль берега дорогам ездили и ходили моряки и рыбаки, беззаботные и веселые. Здесь всегда было ощущение, что вот-вот что-то произойдет, — предчувствие приключений и путешествий. В здешнем образе жизни было меньше постоянства, размеренности, рутины; над гаванью дули ветры перемен. Море вечно звало живущих на берегу, и даже те, кто не мог откликнуться на его зов, ощущали его трепет, беспокойство, таинственность и манящие возможности.

— Теперь я понимаю, почему некоторые мужчины просто не могут не уходить в море, — сказала Аня. — Это желание, временами посещающее каждого из нас — «уплыть за цель далекую заката», — оказывается, вероятно, непреоборимым, если оно врожденное. Меня не удивляет, что оно заставило капитана Джима убежать из дома. При виде корабля, выплывающего из гавани, или чайки, парящей над проливом, мне всегда хочется оказаться на борту корабля или иметь крылья — не как голубь, «чтоб улететь и успокоиться»[14], но как чайка, чтобы унестись в самое сердце бури.

— Ты останешься здесь со мной, моя девочка Аня, — лениво откликнулся Гилберт. — Я не допущу, чтобы ты улетала от меня в сердца бурь.

Они сидели на своем пороге из красного песчаника. День клонился к вечеру. Глубокий покой царил кругом — на земле, на море и на небе. Серебристые чайки парили в вышине. Вдоль горизонта тянулась длинная кружевная лента нежных розоватых облачков. В тишине звучал лишь приглушенный рефрен песни ветров и волн. Бледные астры цвели на увядших, окутанных легкой дымкой лугах между домиком и гаванью.

— У докторов, которым приходится проводить бессонные ночи, ухаживая за больными, не возникает, я полагаю, особой жажды приключений, — снисходительно отозвалась Аня. — Если бы ты, Гилберт, хорошо спал прошлую ночь, то был бы, как я, готов к полету фантазии.

— Я хорошо потрудился прошлой ночью, — сказал Гилберт негромко. — С Божьей помощью я спас человеку жизнь. Впервые я могу утверждать это без всяких оговорок. В других случаях я, возможно, просто помог людям поправиться; но, Аня, если бы я не остался в доме Аллонби прошлой ночью и не схватился со смертью врукопашную, та женщина к утру умерла бы. Я испробовал новый метод, который, безусловно, никогда еще не применялся в Четырех Ветрах. Сомневаюсь, что он вообще применялся где-либо вне больницы. Даже в Кингспортской клинике его впервые опробовали только прошлой зимой. Я ни за что не решился бы применить его здесь, если бы не был абсолютно уверен, что иначе нет никакой надежды. Я рискнул — и добился успеха. В результате замечательная жена и мать спасена и проживет еще много лет счастливой и плодотворной жизни. Я ехал сегодня утром домой, смотрел, как солнце поднимается над гаванью, и благодарил Бога за то, что выбрал профессию врача. Я упорно боролся и победил — подумай об этом, Аня, — победил Великого Разрушителя. Это именно то, о чем я мечтал, когда — помнишь? — мы с тобой говорили о том, чему хотели бы посвятить жизнь. Моя мечта сбылась сегодня утром.

— Это единственная твоя мечта, которая сбылась? — спросила Аня. Она отлично знала, в чем будет заключаться ответ, но хотела услышать его еще раз.

— Ты все знаешь, моя девочка Аня, — сказал Гилберт, с улыбкой глядя в ее глаза. В эту минуту на пороге маленького белого домика на берегу гавани Четырех Ветров сидели два совершенно счастливых человека.

Неожиданно Гилберт сказал совсем другим тоном:

— Не обманывают ли меня мои глаза? Кажется, я вижу корабль с полным парусным вооружением, плывущий прямо сюда по нашей дорожке.

Аня взглянула и вскочила на ноги.

— Это, должно быть, мисс Корнелия Брайент или миссис Мур с визитом, — пробормотала она.

— Я иду в свою приемную, и если это мисс Корнелия, то предупреждаю тебя, что буду подслушивать, — сказал Гильберт. — Из всего, слышанного мной касательно мисс Корнелии, я делаю вывод, что ее разговор, мягко говоря, не будет скучным.

— Может быть, это миссис Мур.

— Не думаю, что миссис Мур скроена по такому образцу. Я видел ее на днях — она работала в своем саду, — и хотя я был слишком далеко, чтобы разглядеть ее как следует, мне показалось, что она довольно стройная. Но она, похоже, не слишком общительна, если, будучи твоей ближайшей соседкой, еще ни разу тебя не навестила.