Томка. Тополиная, 13 - Роман Грачёв

– Хррр… хххх…

– Так, все понятно, – сказала Таня и направилась к лестнице. – Бабуся, иди спать! Сумасшедший дом какой-то…

Шесть этажей она пробежала не останавливаясь. Когда выскочила на улицу, сразу ощутила разницу: воздух внутри дома был тяжелый, сдавливающий грудь. Она удивилась, что прожила здесь так долго и до сих пор не замечала…

– Да, насыщенное утро, – согласился я. – Только, прости, мне не очень понятно… Татьяна остановила меня коротким взмахом ладони.

– Я знаю, что мы окружены скептиками, но ты к их числу не относишься. Ты же веришь Елене Владимировне?

– Мякуш? С некоторых пор верю, хотя когда-то тоже сопротивлялся.

– Тебя переубедили? Я кивнул.

– Я не могу предъявить никаких материальных свидетельств, – сказала Татьяна, возвращаясь к пирожному, – только предчувствия и опасения. И, кстати, печальную статистику. Я живу в этом доме несколько месяцев, и у нас постоянно что-то происходит: лопаются трубы, трещат стены и стекла, периодически ломается лифт, хотя и новый. Люди поскальзываются на сухих ступеньках и ломают ноги, летом во время проливного дождя оторвало водосточную трубу и она, падая, чуть не пришибла местную пенсионерку. Весной в подъезде убили девочку-подростка, вчера с балкона восьмого этажа выпрыгнула женщина, убившая своего мужа…

Теперь уже начал жестикулировать я.

– Стоп, стоп, Танюш, я тебя услышал. У меня только один вопрос: чего ты ждешь от меня?

Она подняла свою прелестную головку, посмотрела мне прямо в глаза. В эту секунду я поймал себя на мысли, что очень хочу, чтобы она оказалась натуралкой.

– Если я приду с этим в полицию, что мне ответят?

– «Звоните, когда что-нибудь случится».

– Вот именно. Но у меня есть стойкое ощущение, что в ближайшее время в доме снова кто-то откинется. И не один. Я это поняла сегодня утром, когда совершала обход.

Я крякнул. Очарование моей собеседницы сразу исчезло, как будто сетевой шнур проигрывателя грампластинок вынули из розетки.

– Поможешь? – спросила Таня.

Я вздохнул, поискал глазами официантку, чтобы попросить счет.

За 25 дней до Большого Бума

Сентябрь – странный и непредсказуемый месяц. В этом году он выдался мягким, сухим и даже солнечным, за исключением нескольких мерзопакостных дней. Теплые куртки и дубленки все еще дожидались бенефиса в пыльных шкафах, а традиционно депрессивные по осени горожане получили возможность немного пощеголять в изящных нарядах.

В то нежно-желтое сентябрьское утро инженер-химик Константин Самохвалов, 38 лет от роду, проснулся как обычно. Открыл глаза, посмотрел в белый потолок, сел на диване и стал механически натягивать свежевыстиранные синие носки и тщательно отутюженные черные брюки. С голым торсом, в носках и брюках, он посетил ванную, совершил утреннее омовение, затем вернулся в комнату. Включил телевизор на канале «Культура», глянул на термометр за окном (плюс 18 в тени!) и неспешно надел рубашку. К завтраку он всегда выходил полностью одетым, причесанным, надушенным, похожим на солиста хора великовозрастных мальчиков-зайчиков, и не было в природе еще той силы, что могла бы его убедить нарушить привычный утренний ритуал. Представить Константина Самохвалова за завтраком в футболке с изображением Че Гевары, джинсах или хотя бы в домашних спортивных штанах было невозможно. Земля повернула бы вспять.

– Доброе утро, мама, – без всякого выражения произнес Константин, присаживаясь к столу. Мать, Елена Александровна Самохвалова, в девичестве Гольдберг, интеллигентная и еще довольно свежая и привлекательная в свои пятьдесят шесть лет, не оборачиваясь кивнула в ответ. Она стояла у плиты и жарила яичницу.

– Мне, пожалуйста, два яйца, – сказал Костя, – и если возможно, без соли. Это возможно?

Елена Александровна развернулась. Несколько секунд она молча изучала сына, затем со вздохом, в котором читалась уже ничем не излечимая тоска, произнесла:

– Это возможно, Константин Михайлович. Капуччино подавать со сливками на подносе с серебряными ложечками, или достаточно будет обычного растворимого в кружке?

Костя вскинул брови. Это была первая на сегодня эмоция на его постной физиономии.

– Мам, ты не выспалась? Женщина вернулась к яичнице.

– Спала как обычно – в одиночестве.

– А что тогда случилось?

Она ответила не сразу. Просто не знала, что ответить. Вот у мужа, царствие ему небесное, всегда хватало ума, такта и, главное, умения так встряхнуть этого парня, что он вмиг вспоминал, в какой стране живет и почему в этой стране не любят инопланетян. Михаил Самохвалов был мудр и терпелив – когда требовалось, он мог разговаривать даже с табуретками и плинтусами, и те его внимательно слушали.

– Ничего не случилось, – со вздохом бросила мать. – Просто мне кажется, что тебе пора навестить Наталью Николаевну.

Костя нахмурился.

– Почему ты так решила?

Мать поставила перед ним тарелку, придвинула приборы и хлебницу. Себе она накрывать не стала, а присела на стул напротив.

– Мне кажется, Костя, ты снова замыкаешься. Это не очень хорошо. И ты снова один, если мне не изменяет память. С той девушкой, Ксенией, у тебя ничего не вышло, так?

Мужчина молчал. Тишину нарушал только работавший в его комнате телевизор.

– Если я молчу, это не значит, что я ничего не вижу, – продолжала Елена Александровна. – Я все вижу. Ты давно не общаешься не только со мной – господи, уж это я как-нибудь переживу! – но ты ни с кем не общаешься и за пределами дома. Нельзя быть окруженным людьми и никого к себе не подпускать. Как тебя в твоем институте терпят!

Константин продолжал изучать нетронутую глазунью.

– Сынок, не мне тебя учить и наставлять на путь истинный, и твоя территориальная зависимость от меня не имеет значения, но тебе крайне необходимо с кем-нибудь разговаривать. Хотя бы просто о погоде!

Константин поднял голову, кивнул в сторону окна.

– Я там не знаю никого, с кем имело бы смысл обсуждать даже погоду, не говоря обо всем остальном. И Ксения твоя не исключение. Скатертью дорога.

– Тогда сходи к Наталье Николаевне! Она опытный специалист и уже неоднократно тебе помогала.

– Знаю. А зачем?

– Что – зачем?

– Зачем мне сейчас с ней говорить?

Мать хлопнула ладонью по столу. Внешнее спокойствие с каждым днем давалось все труднее.

– Затем, чтобы завтра или послезавтра ты не выскочил из окна и не сделал меня окончательно одинокой и сошедшей с ума старухой! Я уже не прошу у тебя невестку и внуков, но ты хоть сам попробуй сохраниться и меня сохранить в здравом уме!

Она поднялась из-за стола. Уже закипал электрический чайник, пора делать кофе. Елена Александровна была убеждена, что всегда нужно что-то делать, чем-то занимать руки или ноги, даже если вокруг землетрясение, цунами или народный праздник по случаю победы над оранжевой угрозой. Сейчас она с удовольствием нахлестала бы сына по щекам, чтобы привести в чувство, но лучше она просто заварит кофе.