Целитель, или Любовь с первого вдоха - Диана Билык

Мне не нужны его подачки.

С утра детям было значительно лучше, и я отпустила их немного погулять во дворе, но так, чтобы из окон могла их видеть. Они у меня послушные, пояснять не нужно, почему волнуюсь. Да, много лет меня никто не трогает, будто забыли, но я знаю, что все это видимость. Стоит расслабиться — и придется опять бежать.

А так не хочется, все-таки у детей должно быть хоть какое-то, но детство, а у меня тихое уютное гнездышко, где могу чувствовать себя в безопасности.

Немного успокоившись, все-таки возвращаюсь к ноуту и долго смотрю на стол не в силах вернуться к работе. Этот подонок занимает все мысли, крошит последние силы, что у меня еще остались за многолетнюю борьбу за жизнь. Я не помню, когда отдыхала, нормально спала или ела. Все время пишу-пишу-пишу, чтобы выкарабкаться из тьмы и беспросветной бедности.

Но это мой выбор, никто не принуждал меня так жить, я сама решила, и теперь не в силах признать поражение. Да и отец не примет беглую дочь, ведь пошла против его мнения.

И мужа я никогда не любила. Доверяла, но не более, а теперь и этого нет. Разве мог нормальный мужчина оставить семью с кучей долгов? Он бросал мне раз в месяц кость на содержание детей и ни разу не заикнулся, когда вернется. О том, что малыши нуждаются в отцовской поддержке — вообще молчу. Они уже давно не спрашивают, где папа.

Если откровенно, я даже радовалась, что его нет рядом, потому что давно испытываю к этому человеку презрение и неприязнь. Да он и не муж мне, так — бывший сожитель. Сам решил не оформлять наши отношения, я и не настаивала.

Привычно бросаю взгляд в окно и не сразу понимаю, что не вижу детей. Может, в дом побежали? Но глаза цепляются за шикарное темное авто на стоянке около нашего подъезда. Рядом стоит знакомая высокая фигура в сером пальто. И вокруг него вьются мои дети.

Твою ж дивизию… Опять Аверин! Да что ему от нас нужно?

* * *

Ласточка. Ранее

— Никогда! Слышишь, никогда не поворачивайся ко мне спиной. Я не договорил!

Замираю у двери, но не оборачиваюсь. Папа сегодня перегнул все возможные палки и перешел нещадно все границы. Не стану это терпеть. И соглашаться с его дуростью — тоже.

Молчу. Мне больше нечего сказать. Так наговорилась, что голос почти пропал. И теперь я беспомощно жму горло ладонью, чтобы не лишиться еще и чувств. Папа, оказывается, выдать меня замуж собрался. Здесь и сейчас. Немедленно. Мол, пора. Мол, ему этот брак выгоден для бизнеса. А меня кто спросил?

Прекрасная партия, хотя жених и старше меня на пару десятков лет и у него уже есть взрослые дети, зато папин друг и партнер. Представить невозможно такое, я этому старперу понравилась с первого взгляда!

Уму непостижимо.

Была бы мама рядом, она бы сказала папе пару ласковых за это предложение, за одну мысль об этом, а так…

Мне самой придется отбиваться от отцовских идей.

— Куда собралась? — летит грозное в спину.

Я устала от его приказного тона, от постоянного угнетения моей воли. Туда не ходи, это не учи, это не носи…

— Хватит! — поворачиваюсь и впиваюсь в лицо отца яростным взглядом. — Я не маленькая, чтобы ты приказывал, — последние слова затихают, сорвавшись в шепот. Папа смотрит на меня так, будто собирается убить.

— Пошла вон… — шевелятся его тонкие губы. — Или выходишь замуж, или ты мне больше не дочь.

Кажется, пол накренился и пытается втащить меня в подвал. Качнувшись, отступаю от единственного родного человека в этом мире.

— Папа…

— Я все сказал. Ты знаешь, как для меня важно сейчас удержаться на плаву, знаешь, как я тяжело шел к этому.

— Но при ч-ч-чем т-тут я? — приходится сцепить руки перед собой, потому что пальцы ходят ходуном.

— Ты очень понравилась моему бизнес-партнеру. Это выгодный союз. Я должен отчитываться перед тобой?

— Да! Должен, если пытаешься меня продать, как вещь. Этот брак для тебя выгодный. А мне, как жить? Спать со стариком ради твоего успеха?

Он фыркает и, нервно открыв бар, достает бутылку коньяка, но не наливает, а отставляет ее в сторону.

— А почему бы и нет? Я ради тебя и матери делал все, даже слишком. Не вижу ничего осуждающего, сейчас многие бабы так живут, хватаются за кошелек потолще и…

— Я не одна из твоих шлюх!

Он лишь усмехается на мой вскрик, мол, что за представление.

— Поэтому мама умерла, да? — не получается угомонить сердце, оно словно не мое — стало крупнее и бьется до оглушительной боли в ребра. — Потому что ты так старался? Да? Так пыхтел на молодых кобылицах, что не успевал штаны натягивать…

— Замолчи! — повернувшись, отец бросает в меня гневный взгляд, сжимает в руке стакан и трясет им. — Ничего ты не знаешь.

— Что не знаю? Что у тебя денег не хватило на лечение мамы, зато находились средства водить сучек по ресторанам? Что ты, вместо помощи и поддержки, гулял и заливал глотку напитками покрепче?

— Я пытался заработать! — его крик оглушает, а звон стекла заставляет вздрогнуть и отступить к выходу. — Неблагодарная дрянь. Бери паспорт, повторять не стану. Ты выйдешь замуж.

— Нет. Зато я повторю. Я не подчинюсь. Никогда.

— Тогда, — папа ступает ближе, хруст осколков под его тяжелыми каблуками до ужаса пугает, — не держу.

— Я же твоя дочь, — пячусь. — Неужели ты выгонишь меня из-за этого?

— Не только выгоню, но и оставлю ни с чем. Выходишь за порог, и считай, что отца и дома у тебя больше нет. И денег на твои развлечения тоже.

Киваю, до конца не осознавая, что он и правда так сказал. Да это просто понты, игра такая жестокая. Папа пытается мне угрожать и припугнуть, чтобы я согласилась.

— Хорошо. Я соберу вещи и уйду.

— Э-э… нет. Ты уйдешь голая и босая, потому что твоего здесь ничего нет, — он бьет себя кулаком в грудь. — Это мой дом! Я его выстроил, кровью харкал, чтобы заработать на каждый кирпич.

— Возьму хотя бы телефон и документы, — поворачиваюсь к лестнице, чтобы подняться в комнату, но меня тормозит приказ, направленный в сторону, на охранника.

— Егор, возьми эту залетную девицу и вышвырни отсюда. И не впускай. Никогда.

— Но, — молодой высокий мужчина, что стоит в тени коридора, на миг теряется.

— Ты что, Меркулов, глухой? Вышвырни эту шваль из моего дома.

— Папа, пожалуйста… дай мне взять документы. Я ведь не смогу на работу устроиться…

Отец ступает ближе и, наклонив голову, смотрит в глаза. Я его не узнаю. Чужой, жестокий человек. Он бывал несдержан и груб, но чтобы вот так…

— Я дал тебе выбор, — на миг его выражение смягчается, но ноздри все так же угрожающе раздуты. — Еще не поздно передумать.