Человек со свинцовым чревом - Жан-Франсуа Паро

Он развернулся в сторону оптической иллюзии на стене, и на мгновение Николя показалось, что он растворился в ней и пошел по воображаемому парку. Это впечатление усиливало то, что граф, опершись о стену, попал рукой на нарисованную мраморную балюстраду.

Ничто больше не задерживало Николя в этом месте, где, к сожалению, воцарилась одна печаль. Его шаги застучали по плитам передней. Свежий воздух во дворе ударил в него запахом гнилой травы. Поднялся легкий ветер и закружил по дорожке в танце опавшие листья. Николя подошел к фиакру, несомненно, посланному за ним месье де Сартином. Лошадь Бурдо была привязана к карете за уздечку. В слабом свете фонаря вырисовывался профиль инспектора, с приоткрытым ртом, забывшегося сном. Усаживаясь в фиакр, Николя вдруг невольно обернулся и посмотрел наверх. На втором этаже дворца он заметил в окне силуэт женщины, державшей в руке подсвечник. Он почувствовал, как ее взгляд пронизывает его насквозь. В то же мгновение рядом с ним раздалось тихое покашливание. Не говоря ни слова, Пикар вложил ему в руку маленький квадратный конверт. Когда Николя перевел взгляд на окно, ему показалось, что он видел сон; видение исчезло. В смятении он забрался в фиакр, рессоры заскрипели под весом его тела. Кучер щелкнул хлыстом, и экипаж с шумом выехал со двора дворца де Рюиссеков.

Николя сжимал конверт в руке, удерживаясь от искушения немедленно прочесть письмо. Рядом с ним спал Бурдо, невольно покачиваясь от тряски. Дорога была проложена и выложена камнем недавно, она проходила через наполовину заброшенную местность, мимо пустошей, свалок и садов. Николя спросил себя: кто мог посоветовать графу де Рюиссеку приобрести дворец в таком уединенном месте? Была ли эта скромная покупка сделана для того, чтобы оплатить долги разорившегося дворянина или по другой причине? Возможно самым простым объяснением была близость к дороге в Версаль. Это соответствовало ситуации придворного, в обязанности которого входило разрываться между городом и двором. Так он не слишком удалялся ни от одного, ни от другого, и, конечно, для старика, который долгие годы провел в военных походах домашний уют очень много значил. Потом надо будет больше разузнать об этой семье, подумал Николя.

После разговора с графом де Рюиссеком Николя ощутил странную горечь, которая не имела ничего общего с горем от потери сына. Следовало бы расспросить графа обо всем подробнее, но, для того чтобы пробиться сквозь его броню, требовалось недюжинное мастерство. Его сильный характер делал его неуязвимым ко всему. Подчеркнутая набожность, почти пуританская, и тирада о чести не убедили Николя. Из этого разговора он вынес впечатление о старике как о жестоком и скрытном человеке.

Маленький бумажный конверт жег ему руку, точно раскаленный уголь. Это ощущение отвлекло Николя от размышлений. Он приоткрыл окно в дверце фиакра, свежий, влажный воздух ударил ему в лицо. Он склонился к зажженному фонарю и сломал печать на конверте. Несколько строк были выведены дрожащей рукой, явно женской, буквы были выписаны неровно и находили друг на друга. Текст был кратким и ясным:

Месье,

Завтра в четыре часа будьте в кармелитской церкви на улице Вожирар, в часовне Девы Марии. Вас будет ожидать лицо, желающее узнать о ходе вашего расследования.

Машинально Николя поднес записку к носу и вдохнул аромат. Он вспомнил этот запах духов пожилых дам, вдов светского общества Геранда, которые часто посещали его учителя-каноника и дом маркиза де Ранрея. Он узнал этот запах, смесь аромата рисовой пудры и «Воды венгерской королевы». Он изучил бумагу цвета миндаля, с водяными знаками, без герба и вензеля. Эти наблюдения позволили ему провести связь между автором записки и силуэтом, который он увидел в окне дворца де Рюиссеков. Записка, переданная верным слугой дома, была отправлена, несомненно, графиней де Рюиссек и ясно говорила о ее желании доверить ему какую-то тайну без свидетелей. И все же его озадачивала одна деталь: похоже, что автор записки стремился скорее не прояснить обстоятельства смерти виконта, сколько попросить совета. Николя успокоил себя, решив что одно не так далеко от другого.

Бурдо еле слышно храпел, время от времени слегка постанывая. Николя попробовал снова вернуться к ходу своих рассуждений, но он никак не мог собраться с мыслями из-за грохота фиакра. Неясные предположения роились в его голове. Много вопросов, над которыми он размышлял, словно испарились; он упрекал себя за то, что не записывал их по мере того, как они возникали. Он с раздражением сжал в руке маленькую записную книжку, с которой никогда не расставался, записывая в нее все свои наблюдения и выводы. Он не забыл, что назавтра должен был составить отчет генерал-лейтенанту полиции. Недовольный голос месье де Сартина не переставал звучать у него в ушах: «Точность и краткость». Но в этом отношении Николя никогда не испытывал трудностей, и шеф ценил его четкий, деловой стиль. Он был благодарен иезуитам из Ванна, развившим у него эпистолярный дар, а также нотариусу, контора которого была его первой службой, — там он понял важность и значение верно выбранного слова.

Эти мысли отвлекли Николя от сожалений о том что он позабыл. И тут он понял, что не проверил, есть ли дубликат ключа от комнаты виконта. Он закусил губу; следовало бы это проверить. Это обстоятельство взволновало его, но Николя успокоил себя, подумав что если бы дубликат существовал, Пикар сказал бы об этом и не позволил ломать замок.

Карета резко остановилась, послышалось ржание лошадей, грубо взятых под уздцы. За окном заплясали огни фонарей, и Николя услышал, как кучер с кем-то говорит. Во время войны ночные поездки по столице королевства были ограничены. Николя должен был представить специальное разрешение, чтобы ему открыли ворота. В опустевшем ночном Париже карета поехала быстрее. Николя высадил Бурдо возле его дома, недалеко от Шатле, и повернул обратно, к Сан-Юсташ и улице Монмартр, к особняку Ноблекура. Вид жилища, где его так великодушно приняли однажды горьким утром, всегда вызывал в нем особые чувства. Хотя «особняк» было, пожалуй, слишком громким словом для солидного дома, первый этаж которого занимала булочная.

Николя любил горячий запах свежеиспеченного хлеба. Он заставлял его забыть о тревогах дня и усталости от постоянных размышлений и калькуляций. Он окружал его, как что-то родное и близкое. Он означал переход из преступного мира улиц в дом, где царили мир и спокойствие.

Пройдя мимо лестницы, ведущей с внутреннего двора прямо к нему в комнату, он открыл ворота конюшни. Теплый, мягкий, подвижный комочек уткнулся ему в ладонь: Кир, пес месье де Ноблекура, бросился к нему со своим обычным приветствием. Он заскулил от радости, встречая своего старого друга. После изъявлений нежности он снова обрел достоинство, которое пристало любимцу прокурора, и, гордо вскинув голову, прошествовал в дом, и только виляющий хвост выдавал его радость.

Кир направился в сторону кухни, оборачиваясь время от времени и проверяя, следует ли Николя за ним. Значит, месье де Ноблекур уже спал. Все чаще и чаще страдая от приступов подагры, пожилой магистрат любил побеседовать со своим протеже, несмотря на то что приходилось ждать его допоздна. Он с жадностью слушал рассказы о полицейских буднях, а также интересовался новостями и сплетнями в городе и при дворе. Он часто принимал гостей и благодаря им был одним из самых осведомленных людей в Париже. Николя много раз убеждался в том, что его мнением и советом не стоит пренебрегать. Когда по вечерам старик еще сидел в кресле в ожидании, Кир встречал Николя и провожал его к своему хозяину.