Сладкие слова соблазна - Ханна Хауэлл

— И взаймы я тоже не возьму: у меня нет средств, чтобы вернуть долг.

— Я не собираюсь давать вам взаймы. Вернее, не совсем так. — Он обернулся к Корбину: — Назначьте цену, и я заплачу. А потом мисс Данстан отработает долг.

Корбин не сразу пришел в себя от удивления.

— Я не уверен, что мы можем так поступить.

— Но, насколько мне известно, потерпевший при желании может выплатить штраф, наложенный на подсудимого, а затем получить компенсацию трудом.

— Я знаю закон, но… — Корбин вновь посмотрел на отца Плезанс, — полагаю, вы не допустите подобного соглашения, сэр?

Томас Данстан встал и дал знак остальным членам семьи последовать его примеру.

— Делайте что хотите, — холодно произнес он. — Я слагаю с себя всю ответственность за это дело.

С этими словами он вышел из зала заседаний. Его родные и Мартины поспешили за ним.

Плезанс молила Бога, чтобы эта пытка поскорее закончилась. Она еще никогда не переживала такой сильной обиды и такого неслыханного предательства. Ноги ее подкашивались, к горлу подступали рыдания, но она держалась из последних сил: не хватало только устроить истерику перед столь многочисленной публикой! Господи, хоть бы Корбин поторопился!

— Назовите сумму штрафа, Корбин, — настаивал Тирлох.

— Давайте вместе обсудим этот вопрос и определим сумму, — ответил мировой судья.

Тирлох подошел к другу, и оба мужчины начали о чем-то перешептываться. Плезанс внимательно смотрела на них, зная, что они обсуждают ее будущее. В любое другое время она обязательно вмешалась бы в подобное совещание, но сейчас безропотно ждала, что будет. Наконец Тирлох отошел от Корбина, и она слегка подобралась.

— Плезанс Данстан, вы признаетесь виновной в краже и нападении на человека. Вы поступаете в услужение сроком на один год к мистеру Тирлоху О'Дуну, который счел уместным оплатить ваш штраф. По истечении года, считая с сегодняшнего дня, вы и мистер О'Дун должны прийти ко мне, и мы решим, удалось ли вам полностью возместить тот ущерб, который вы нанесли ему своими поступками. — Корбин встал и взглянул на Тирлоха: — До вашего отъезда, мистер О'Дун, мисс Данстан будет по-прежнему содержаться в тюремной камере.

Оставшись одна в своей маленькой темной камере, Плезанс погрузилась в горестное уныние и только много часов спустя начала потихоньку от него избавляться. Она размышляла обо всем случившемся с ней, тщетно пытаясь отыскать в этих странных событиях хоть какой-нибудь смысл. Звук приближающихся шагов вывел ее из мрачной задумчивости. Она поняла, что пришло время ужина, но сомневалась, что сумеет проглотить хотя бы кусок. Увидев, что Корбин Маттиас лично принес ей еду, она вскочила, охваченная удивлением и любопытством. Корбин вошел в камеру, поставил поднос на обшарпанный стол, за которым она сидела, и сел на колченогий табурет напротив нее.

— Ешьте, мисс Данстан, — вежливо предложил он. — Вам нужны силы, чтобы не заболеть от холода и сырости. К сожалению, мне не удалось избавить от них мой подвал.

— Это беда всех подвалов, сэр. Ничего, здесь довольно уютно.

Она нехотя принялась за рагу из оленины, спрашивая себя, почему он остался.

— Прошу прощения за все это… за суд, приговор и то унижение, которому вас подвергли.

— Вы сделали лишь то, что требовал от вас закон, — отозвалась она совершенно искренне: в ее душе и впрямь не было обиды на этого человека.

— Надеюсь, ваше дело было моим последним судебным разбирательством.

— Вы нашли работу получше?

— Нет, но с этой я ухожу.

— Почему? Хорошая должность.

— Да, неплохая, но над страной веют дурные ветры. Многие ополчились на короля и его законы. Все началось с Закона о гербовом сборе[1]и усугубилось Актом Тауншенда[2]. Боже мой, агенты короля задерживают и досматривают даже цыплят, которые фермер перевозит паромом через реку! Колонии бурлят. Люди ропщут.

— Я слышала об этом. Надо сказать, что некоторые ропщут довольно громко.

Он слабо улыбнулся и покачал головой:

— Я разрываюсь на части. Каждая сторона по-своему права. Я не желаю судить друзей и соседей, обвиняя их — ни много ни мало — в государственной измене. Сегодняшнее заседание ясно показало мне, что я могу принять неправильное решение, даже когда следую букве закона.

Серьезный взгляд его светло-карих глаз встревожил Плезанс. Она плохо знала Корбина, но не сомневалась, что он умен и к тому же неплохо осведомлен о жителях города. Конечно, он о чем-то догадывается. С одной стороны, хорошо, что хотя бы один человек не поверил ее обвинителям — во всяком случае, не совсем поверил, — но она все равно не могла сказать ему правду. Да и какой ей от этого толк?

— Вы присутствовали при моем аресте. Вы своими глазами видели, как я ударила мистера О'Дуна. С чего вдруг вы решили, что ошиблись?

— Я уверен, что вы не дарили Тирлоху кубок.

«Еще бы, — подумала она, вздохнув. — Если Тирлох показывал ему кубок, он наверняка сказал ему, откуда у него эта вещь».

— Выдумаете, что Джон Мартин и остальные солгали на суде?

— Да, думаю. Я не услышал ничего, кроме лжи — все выступавшие либо говорили неправду, либо замалчивали истину. Вы ничего не сказали в свою защиту. Тирлох тоже промолчал. Однако каждый из вас наверняка мог бы доказать, что все свидетельские показания ложны.

Его мнение было на удивление точным, однако Плезанс не хотела с ним соглашаться — как, впрочем, и спорить. Да, она не отрицала свою виновность, но оговаривать себя тоже не могла. Интересно, Корбин завел этот разговор из простого любопытства или долг чести призывал его исправить ошибку правосудия? Как бы то ни было, она твердо решила молчать и дальше, дабы не усугублять скандал и не подвергать риску свое и без того сомнительное будущее, а заодно оградить от неприятностей брата Натана. И хотя сердце ее изнывало от жестокой обиды, она не желала мстить своим родным, которые пожертвовали ею ради собственного спасения.

— А вы хотели, чтобы я объявила всех членов моей семьи обманщиками и лжесвидетелями? Людьми, которые бросили на растерзание волкам собственную дочь и сестру? Разве я могла публично признать, что мои родители, Летиция и Лоуренс клялись на Библии и при этом говорили неправду?