Рукопашная с купидоном - Галина Куликова

— Так и есть. Сначала — старый друг, потом Возницын.

— Интересно, для кого она напомадилась…

Люба удивленно взглянула на них, и Лайма пояснила:

— Соня очень хорошо выглядела. Накрасилась, туфли накаблуке надела. Собралась по полной программе.

— Для Возницына, — уверенно заявила Люба. —Она жалела, что его бросила. Возницын — ее тип мужчины. Кроме того, он отец ееребенка.

— Почему вы в этом так уверены? — пожал плечамиБолотов. — Она могла навешать вам на уши лапши.

— Зачем?! — хором возмутились подруги.

— Мало ли. Женщины часто врут просто потому, что имнечем скрасить жизнь. Такая своеобразная романтика. Может, с отцом своегоребенка ваша Соня встретилась в каком-нибудь баре и даже не знает, как егофамилия. Но чтобы вас тронуть, она заявила, что папаша — Возницын. С ним у неебыли серьезные отношения, вы его отлично знали и могли ей от душипосочувствовать.

— Есть же тесты на отцовство, — возразилаЛюба. — Нам она могла соврать, но обмануть Возницына ей вряд ли удалосьбы.

— А она всем сказала, — подхватила Лайма, —что едет к нему для серьезного разговора. И няньке сказала, и мне!

— Мало ли, что она наплела, — не сдавалсяБолотов. — Женщина подобна продавцу на восточном базаре: так всеприукрасит, что миллион отдашь за старый башмак.

Лайма покачала головой, а Люба, которая меняла извивающемусяПете подгузник, неуверенно согласилась:

— У нас в самом деле нет никаких доказательств.

— И Возницын говорит, что он с Соней не встречался ужецелый год… — растерянно согласилась Лайма. — Очень все это загадочно.

Она рассказала, как предполагаемый Петин папаша прыгнул вреку, держа в руках авоську с булыжником. Подробности преследования пришлосьопустить, чтобы не шокировать Болотова.

В этот момент в прихожей прозвенел звонок, и все троенастороженно переглянулись.

— Может, милиция? — пробормотала Люба, мелкимишажками продвигаясь к двери. — Вдруг у них какие-то новости?

Однако за дверью обнаружилась не милиция, а Сонина соседкаПоля, которую Лиза с Лаймой знали как особу чрезвычайно болтливую и назойливую.Она постоянно ходила по соседям с целью выяснить, кто чем занят, чем ужинает,что смотрит по телевизору, что новенького приобрел из мебели или посуды.Работала Поля ночной уборщицей и именно таким образом, вероятно, восполняладефицит общения.

— Привет! — воскликнула она, вытягивая шею, чтобызаглянуть в комнату. — Что это у вас Петюня так голосит? С нянькой воюет?Ишь какой — наизнанку вывернется, а своего добьется! Настоящий мужик растет.Уважаю.

— Сони нет, — невпопад сообщила Люба.

— А где она? — Поля не собиралась уходить вот таксразу. Глаз у нее был наметанный, она точно знала, что интеллигентные люди ееза порог не вышвырнут. Тут можно вдоволь языком почесать.

— В том-то и дело, что этого никто не знает, —серьезно сказал Болотов, появляясь в коридоре.

— Ой! — зарделась Поля, которая каждого мужчинувоспринимала как потенциального любовника. — Безумно приятно с вамипознакомиться.

— Взаимно, — кротко ответил Болотов и сразу же спросил:

— Когда вы видели Софью в последний раз?

— А чего с ней случилось? — тут же вскинуласьта. — Померла?

— Почему — померла? — пискнула Люба.

— А почему — в последний раз-то?

— Имеется в виду ваша с ней последняя встреча, —Болотов был само терпение. — Когда лично вы ее видели?

— А-а! — Поля, вертлявая и модно взлохмаченная, счистыми, но обломанными ногтями, хлопнула себя по лбу. — Я-то ее видела впятницу. Недалеко отсюда, возле метро. Там, где магазинчик «Подарки», знаете?

Поскольку все смотрели на нее молча, она поспешнопродолжила:

— Девятый час уж был. Минут двадцать девятого. А онанесется вся расфуфыренная. С хахалем, наверное, куда-то намылилась ехать. Прямоналетела на меня. Такая была взволнованная, ничего перед собой не видела.

— А почему с хахалем, Поля? — осторожно спросилаЛайма. — С ней кто-то был?

— Был, — уверенно кивнула та. — Только я незнаю — кто. Не видала. Она к киоску за сигаретами метнулась. Назад головуповернула и крикнула: «Я быстренько!» Ну, будто кто в машине возле тротуара ееостался ждать.

— И вы не взглянули — кто там такой? — не поверилБолотов.

— А машину, машину запомнили? — разнервничаласьЛюба.

— Вроде белая была машина, вся такая здоровая,иностранная. И стекла темные! Но точно не скажу, в ней ли Соня ехала или нет —грузовичок к киоску подрулил, обзор мне закрыл, — с огорчением призналасьПоля. — Не успела я засечь, кому Соня там крикнула… Но она вся такая была— ух! Точно: свиданка у нее случилась в тот вечер. А чего, она ночевать неприходит?

— Поля, а пакет у нее пластиковый с собой был? —осторожно поинтересовалась Лайма, не ответив на вопрос. — Такой белыйпакет, красивый, с пеликанами?

— Не, — покачала головой Поля, нервноперетаптываясь. — Не было пакета. Только сумочка на плече висела. И шарфна шее.

— Какой шарф? — хором спросили Лайма и Болотов.

Никакого шарфа на Соне в пятницу они не видели. И вообще —кто станет надевать на себя шарф теплым летним вечером?

— Такой желтый, а по полю — закорючки черные. Красивыйшарф, нежный. Прям настоящий шелк. Я его даже хотела потрогать. Но Соня такспешила, что мы и двух слов не сказали.

— Она, наверное, поздоровалась с вами? —предположила Люба. — Когда налетела?

— Ясное дело. Ой, говорит, Поля, это ты? Привет, я тактороплюсь, так тороплюсь! И все.

— Значит, она к киоску за сигаретами побежала, а вы… —подначил ее Болотов.

— А я в автобус села, он как раз подошел.

— Видели, какой марки сигареты она купила?

— Ну нет. Мне ехать надо было, а там на остановке и тактолпа, я еле влезла. Пятница, вечер — чего вы хотите? Зачем я стоять-то буду?

— А вы из автобуса не посмотрели: что за машины уобочины припаркованы? — спросила Лайма. — Может, кроме той, белой стемными стеклами, еще какая-то приткнулась?

Почему-то ей казалось, что Поля по складу своего характерапросто обязана была дознаться, с кем ее соседка ходит на свидания.

— Я хотела, — горячо заговорила та и дажевсплеснула руками. — Но там кондукторша была — такая мымрища! Я еще ногуне занесла на ступеньку, а она уже протиснулась на заднюю площадку и граблюсвою загребущую протянула. Пока я мелочь доставала, автобус уже от остановкидалеко уехал, и я все на свете прозевала.