Золотой пленник - Алекс Орлов

Вначале никакого ответа не последовало, но затем послышались шаркающие шаги, ворота со скрипом отворились, и в проеме заплясал слабый огонек светильника. Теллир обменялся с незнакомцем несколькими фразами, ворота распахнулись шире, и предводитель первым вошел во двор, ведя в поводу лошадь.

– Пошли! Пошли скорее, собака-шакал! – стали кричать конвоиры, тыкая пленников в спины. Спотыкаясь в темноте, они вошли во двор, человек со светильником открыл дверь в сарай, куда и загнали невольников.

В сарае оказались сухие глиняные полы и, самое главное, царила приятная прохлада.

Дверь закрыли, но ненадолго, скоро явились двое охранников с зажженным факелом и пересчитали пленников.

– Воды бы, ваша милость, – выразил Эрик общие чаяния.

Охранник зло на него посмотрел и, выйдя из сарая, буркнул:

– Будет вам вода, собака-шакал.

И действительно, вскоре он вернулся с полным бурдюком, поставив его у двери. Все было кинулись к нему, но Эрик остановил беспорядок:

– Стойте! Будем пить по десять глотков!

– А кто ты такой, чтобы командовать? – начал злиться Биркамп.

– Я хочу, чтобы до утра дожили все и чтобы в толкучке мы не раздавили бурдюк. Я буду раздавать воду, но пить буду последним.

Все согласились с доводами Эрика, и он велел построиться у стены и на ощупь давал сосок бурдюка, а все вместе считали количество глотков.

Досыта пленники не напились, но жажду утолили все, можно было ложиться спать. Питер и Эрик выбрали место в углу и быстро заснули. Питеру снова снились великаны, а проснулся он от брани вечно злых конвоиров – требовалось вставать и выходить во двор.

Потягиваясь, невольники появлялись во дворе, озираясь по сторонам. В этот день их разбудили не слишком рано, поскольку спешить было некуда. Солнце уже поднялось над горизонтом и красило глиняные стены оранжевыми лучами.

– Слушайте меня внимательно, знаешь! – Охранник прервался, чтобы поймать за пазухой блоху, и продолжил: – Если кому надо облегчиться, собака-шакал, иди туда. – Он указал на отгороженный стеной закуток. – Вода в большом кувшине, там, у стены, знаешь. Будете черпать ковшом, и чтоб порядок был, собака-шакал!

– А сколько можно пить? – спросил кто-то.

– Сколько нальется в твой живот, знаешь. – Конвойный усмехнулся.

– Прямо сейчас можно?

– Можно сейчас.

Толкаясь, пленники стали толпиться у обложенного саманными кирпичами кувшина, такого большого, что в нем мог поместиться человек.

Трое конвоиров благодушно на это взирали, лишь позевывая и почесываясь. Когда невольники напились, старший из конвойных продолжил объявления:

– Значит, так, всем надо почиститься, знаешь. А еще бриться надо, собака-шакал. Воду тратить понемногу, знаешь.

– А чем бриться?

– Я нож дам острый, знаешь.

Питер с Эриком отошли в сторону и, присев, стали разматывать обмотки.

– Ну вот, я же говорил, что будут откармливать, чтобы мы на торгах хорошо выглядели.

Принесли блюдо с высокой стопкой черствых лепешек, пленники побросали бритье и стали делить еду.

– Не толкайтесь, собаки-шакалы, сейчас еще принесут, знаешь! – прикрикнул старший конвоир, и действительно его помощники принесли еще лепешек, а потом и целый мешок высохшего прошлогоднего инжира.

– Живем, братцы! – воскликнул подобревший Биркамп.

После еды зачастили на яму, даже очередь образовалась, но потом все вернулись к стирке и бритью.

Питеру удалось счистить с башмаков свернувшуюся кровь, а еще под руководством Эрика он выстирал обмотки. Когда наступила жара, все спрятались в сарай – там все еще было прохладно, к обеду выспались и снова стали пить воду, жевать лепешки и инжир, а они все не кончались.

Эрик побрился, Питеру это еще не требовалось.

На другой день все повторилось – много воды, много еды. В обед во дворе появился Теллир, конвойные построили пленников, и хозяин остался доволен видом товара.

На сытый желудок о плохом думать не хотелось, все надеялись, что они еще сумеют устроить собственную жизнь.

На третий день пребывания в Датцуне невольников подняли рано, еще только занимался рассвет. Приказали умыться, напоили горчим чаем с лепешками и стали вязать за руки на одну веревку.

Увязав, вывели гирлянду на улицу, и в сопровождении конного Теллира и пеших конвойных двинулись на городской рынок.

Город только просыпался, из ворот на узкие улочки выходили закутанные в разноцветные ткани женщины. Заметив вереницу невольников, они замирали и провожали их долгими взглядами. Поскрипывая, проезжали телеги, запряженные волами, лошадьми, а то и ослами. На более значимых, центральных улицах на невольников никто не обращал внимания, здесь это было не в диковинку.

Питер вспомнил, как наблюдал птичников, несших на базар в Гудбурге клетки с курами, здесь таким же товаром были люди.

Вскоре стало понятно, где находится рынок, – туда стекалось все больше торговцев. Женщины несли на головах стопки сыров, углежоги сгибались под тяжесть огромных мешков со своим товаром, горшечники катили тележки с глиняной посудой, с грузом свернутых ковров семенили бессловесные ослики, не обращая внимания на понукания хозяев.

Вскоре прибыли на рынок, огороженный, как и все дворы в городе, глинобитной стеной. Справа от входа торговали всякой всячиной, начиная с фиников и заканчивая оружием, слева продавали лошадей и крупный рогатый скот, а чуть дальше на помосте – людей.

Когда Теллир привел своих невольников, на помосте было пусто, не было и глашатая, руководившего торжищем, однако две партии рабов уже смиренно дожидались своей участи. В одной связке было пятеро рослых, добротно одетых мастеровых людей, в другой целых двадцать, но комплекцией пожиже и в плохой одежде.

– Эрик, а в хлеву хорошо работать? – негромко спросил Питер.

– Это как устроишься, может хорошо оказаться, а может и каторга. Тебе работать приходилось?

– Никогда. – Питер вздохнул. – Дядя старательно направлял меня на купеческую стезю, а если бы не ограничивал, может, я научился бы доить коров. Или там дрова рубить…

– Научишься, дело не мудреное.

Теллир сошел с лошади и приказал поставить невольников вдоль стены.

Одновременно с рабами на рынок доставляли лошадей и коров, их размещали в загонах у другой стены, там уже появились первые покупатели, заводя с продавцами неспешные разговоры.

На другой половине рынка уже вовсю сновали люди, в основном слуги, которым требовалось принести продукты к завтраку. Корзинки, клетки, чепчики, платки – Питер видел, как на той стороне бьет ключом настоящая жизнь, а здесь все молчали, словно на погребении.