Перо феникса - Холли Вебб

хочу, чтобы ты вернулась ко мне. Я понимаю, что ты хочешь сказать, но… Нам нужно жить вместе.

– Тогда давай жить в Нитербридже! – воскликнула Лотти. – Давай жить здесь! Не обязательно в магазине! Мы найдем себе жилье. Снимем дом или квартиру. Пожалуйста, мам! – Лотти чувствовала, как внутри у нее бурлит глупый смех. Ей так хотелось сказать маме, что они могут жить и в магазине. У мамы с папой здесь есть своя спальня, и они могут снова там поселиться. Вместе, как раньше. Но сейчас было явно не время для таких откровений.

– Ох, Лотти… Вряд ли что-то получится. У нас есть свой дом, своя жизнь. Нельзя просто взять и все бросить. И, кстати, меня, кажется, не увольняют. Я не хотела тебе говорить, пока не буду знать точно. Но, скорее всего, я останусь на прежней работе. Разве это не здорово? Мы вернемся домой, и все снова будет как прежде.

Лотти слышала в мамином голосе облегчение, надежду и радость. Было так странно, что мама радуется тому, что разрушает весь Лоттин мир.

Она покачала головой, хотя знала, что мама ее не видит.

– Нет. Нет, мама. Ты не понимаешь. Теперь я уже никуда не поеду из Нитербриджа. – Она чувствовала, как Софи дрожит, прижавшись к ней теплым боком. Обычно бок таксы напоминал уютный упитанный меховой шарик, но сейчас вся Софи была одним сплошным комком нервов.

– Лотти, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь… – начала было мама.

– Нет, ты не понимаешь! – перебила ее Лотти. – Если бы ты понимала, ты бы осталась со мной в Нитербридже!

Лотти тут же пожалела, что так распалилась. Теперь мама точно решит, что ее дочка – капризная, глупенькая девчонка, которая не в состоянии внять голосу разума.

– Я никуда не поеду! Мне нельзя никуда уезжать! Пожалуйста, мама, пойми, – сказала Лотти, очень стараясь говорить спокойно и рассудительно. – Мне нельзя уезжать.

– Лотти, я не могу бросить работу…

– Ты сама говорила, что с работой пока еще непонятно. И почему ты не можешь устроиться на работу здесь, в Нитербридже? – выпалила Лотти. Она уже чувствовала, что проигрывает этот спор.

– Я думала, ты будешь рада, – растерянно повторила мама. – Это хорошая новость.

– Но не для меня… – ответила Лотти со слезами в голосе.

– Мы так хорошо пообщались в выходные! – воскликнула мама, сама чуть не плача.

«Скажи ей! Скажи! – раздался в голове Лотти настойчивый голос Софи. – Она никогда не поймет, если ты не скажешь ей правду! И ты меня бросишь. Она заставит тебя уехать!»

«Я не могу ей сказать! Не сейчас. Она должна все увидеть своими глазами».

– Да, мам, мы замечательно пообщались в выходные. И тебе здесь понравилось, я же видела. Подумай о том, что я сейчас сказала. Пожалуйста. – Лотти очень старалась говорить рассудительно и спокойно, но ее голос заметно дрожал.

– Лотти, магазин дяди Джека – это не наш дом. У нас есть свой дом, у нас с тобой, – настойчиво проговорила мама.

– Это уже не дом, – ответила Лотти и только потом поняла, что сказала. Мама молчала, и Лотти крепко зажмурилась. – Извини. Я имела в виду совершенно другое.

– Лотти, мы еще поговорим об этом, но в другой раз. – Мамин голос звучал как-то уж слишком спокойно, словно она изо всех сил контролировала себя, чтобы не закричать. – Нам обеим надо успокоиться. На днях я тебе позвоню. – Она секунду помедлила и очень тихо добавила: – Я люблю тебя, Лотти.

Она произнесла это так, будто заявила свое право на Лотти. Потом в трубке раздался щелчок, и связь оборвалась.

Глава 4

– Лотти. – Кто-то постучал в дверь ее спальни. – Лотти?

Лотти устало обернулась к двери.

– Твой дядя сказал, пора ужинать. Лотти, что случилось? – Ее папа, который сначала неловко топтался за дверью, словно сомневаясь, можно ли ему войти, решительно вошел в комнату и присел на корточки рядом с кроватью.

Софи ласково лизнула его в щеку, и Лотти заставила себя улыбнуться.

– Все хорошо, – пробормотала она. Ее по-прежнему обуревали самые противоречивые чувства: с одной стороны, она злилась на папу за то, что он ее бросил на восемь лет, с другой – ей хотелось его защитить. Из-за потери памяти он казался таким беспомощным, таким растерянным и уязвимым…

Папа вопросительно приподнял бровь – такой родной и знакомый жест! – и Лотти невольно улыбнулась.

– Тебя что-то расстроило? – спросил он. – Кто-то звонил? – Он указал взглядом на телефон, валявшийся на полу посреди комнаты.

Лотти вздохнула и кивнула. Почему не сказать ему правду? Он не помнит маму, а значит, наверное, и не особенно расстроится. С тех пор как Лотти разделила с папой воспоминание о бабочках и поняла, как сильно любила его, когда была маленькой, ей стало проще общаться с ним теперь.

– Мама звонила, – тихо проговорила она.

– Ясно. – Папа провел рукой по лицу и с тревогой посмотрел на Лотти. – Э… С ней все в порядке?

– Нет. – Лотти погладила Софи по голове. – Помнишь, я говорила, что она работает во Франции?

Папа кивнул и задумчиво нахмурился.

– Она возвращается в Англию.

– Но… разве ты не рада? – Папа нахмурился еще сильнее.

– Конечно, я рада! Но она хочет вернуться в Лондон. Хочет забрать меня из Нитербриджа. И я уже никогда не увижу дядю Джека, и Дэнни, и моих здешних друзей. И не смогу взять с собой Софи. Папа, разве ты не понимаешь?! – Лотти сердито нахмурилась. – Чего ты улыбаешься?

Он действительно улыбался – робкой, счастливой улыбкой:

– Ты назвала меня «папа». Раньше ты так меня не называла.

Лотти широко распахнула глаза и смущенно заерзала на кровати:

– Ну, ты же мой папа… У меня просто вырвалось.

– Мне это нравится, – сказал он, улыбаясь. – Очень нравится.

– И я никогда не увижу тебя, – еле слышно проговорила Лотти, потом посмотрела прямо ему в глаза и слегка покраснела. – Что нам с ней делать? Что ты будешь делать?

Папа присел на кровать рядом с Лотти.

– Главное – не забыть, что Джек зовет ужинать, – пробормотал он. – Я не знаю, Лотти. Я даже не знаю, как мне с ней увидеться. Я же вас бросил. Никто мне этого не говорит, но, по сути, оно так и есть. Да, это было не нарочно. Но я не могу заявиться к ней прямо сейчас, когда я не помню ни ее, ни себя. Наверное, при таком положении дел мне будет лучше оставаться мертвым. – Лотти зябко поежилась, и папа обнял ее за плечи. – Извини, Лотти. Так нельзя говорить, я знаю. Но ты понимаешь,