Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях - Валентина Парсаданова

Во время подготовки постановления о роспуске партии польских коммунистов Сталин сформулировал свое мнение 2 декабря 1937 г. следующим образом: «С роспуском опоздали года на два. Распустить нужно, но опубликовывать в печати, по-моему, не следует». В предъявленных генсеку ИККИ Г. Димитрову показаниях, данных на следствии арестованными руководителями КПП, присутствовали абсурдные вынужденные признания о подчинении партии пилсудчикам, о стремлении в случае войны СССР с Польшей обеспечить его поражение и т.п. В объяснявших роспуск КПП 16 августа 1938 г. коминтерновских документах фигурировали обвинения ее, в частности, в нарушении безопасности Советского Союза, выражавшемся, например, в выдвижении лозунга права наций на самоопределение «вплоть до отделения» в отношении Западной Украины и Западной Белоруссии, что грозило ссорой Польши с СССР и разъединением польского народа и национальных меньшинств в борьбе с наступлением фашизма внутри страны{30}.

Эти внешнеполитические сюжеты, отражавшие рост недоверия к польским коммунистам, ставшим на позиции защиты независимости и суверенитета своей страны, свидетельствовали о негативном восприятии польской политики. Собственно, еще летом 1936 г., при первом посещении В. Гжибовским Наркоминдела, замнаркома Н.Н. Крестинский без лишней дипломатии заявил ему, что политические отношения между СССР и Польшей — хуже не может быть: Польша находится в орбите германской политики{31}. Дальнейшее развитие событий не разубеждало советских дипломатов в этом: вначале сложные ситуации в польско-германских отношениях тщательно сохранялись в тайне; Гитлер решал свои имперские задачи в мирном стиле, последовательно подрывая устои Версальского договора — заняв Рейнскую область, профорсировав Мюнхенское соглашение, присоединив к Германии Австрию, а потом и Чехию. Ю. Бек не удержался при этом от того, чтобы не прихватить Тешинскую Силезию, что выглядело как подтверждение наличия тайного соглашения.

Гитлер увеличивал свой напор, усиливая опасения в Москве, что Польша пойдет в фарватере его политики агрессии. Ее конфликты с Литвой и Чехословакией были использованы для усиления давления на нее, а угрозы приобрели весьма специфический оттенок. Так, болгарский посол в Москве Н. Антонов в отчете от 2 февраля 1938 г. сообщал, что известный своими прогерманскими симпатиями (так считалось) В.П. Потемкин заметил в беседе с ним по поводу возможных надежд Польши и Румынии получить Украину, «чего, разумеется, нельзя даже пробовать без войны», «но если будет война, — спокойно добавил собеседник Антонова, — очевидно, что Польша будет побеждена и тогда ее союзник Германия, для которой так ретиво сейчас работает полковник Бек, вместо того, чтобы выступить на ее защиту, придет, чтобы нам предложить возвращение к старой практике XVIII века и вместе совершить четвертый раздел польских земель». О перспективе четвертого раздела Польши Потемкин сказал 4 октября и французскому послу Р. Кулондру: «Я не вижу теперь иного выхода, чем четвертый раздел Польши». Аналогичные фразы он вставлял в беседы и с другими членами дипломатического корпуса. Венгерский посол в Москве М. Юнгер-Арноти докладывал в рапорте о беседе с советскими дипломатами в конце ноября 1938 г., во время которой было прямо сказано: «Одной из ближайших жертв мюнхенских соглашений после Чехословакии будет Польша. Они открыто говорили, что политика Бека ведет к четвертому разделу Польши, ибо, когда развернется германская агрессия во имя „мирного решения“ проблем Гданьска, коридора, Верхней Силезии, голоса не поднимут ни западные державы, ни Советский Союз»{32}.

Так в течение 1938 г. в виде пробных шаров вбрасывалась версия соглашения СССР с Германией, если не состоится союз западных демократий с СССР и если Польша не займет позиции на стороне СССР. Советские дипломаты стали эксплуатировать идею раздела этой страны, Генштаб же в своем стратегическом плане видел Польшу в орбите фашистского блока, где «германо-польские силы» якобы соединялись воедино.

Германия, со своей стороны, настойчиво прокладывала пути подчинения Польши, требуя от нее территориальных уступок: включения в третий рейх «вольного города Данцига» (Гданьска), проведения через Поморье—Померанию экстерриториальной автострады и железнодорожной линии. Гитлеровские дипломаты систематически с 1935 г. внушали польским верхам, что следует укреплять сотрудничество в силу общности интересов в отношении СССР, а Польша имеет шанс получить территориальные приращения за счет Украины (на что и реагировал Народный комиссариат иностранных дел (НКИД)). Польский посол Ю. Липский 11 августа сообщал из Берлина, что Г. Геринг предложил ему в ближайшее время обсудить, «разумеется, как всегда секретно и неофициально, возможность дальнейшего польско-германского сближения». В ходе предварительного обмена мнениями «Геринг вернулся к своей мысли о том, что в случае советско-польского конфликта Германия не может оставаться нейтральной и не оказать помощи Польше», которая, в отличие от Германии, «по его мнению, может иметь известные интересы непосредственно в России, например на Украине» (что отклика поляков как правило не получало). При этом он четко обозначал намерение «положить конец большевистской акции»{33}.

В октябре 1938 г. Германия перешла к прямому нажиму. 24 октября И. фон Риббентроп предъявил Польше счет за ее участие в разделе Чехословакии, когда Польша с согласия Германии получила в сентябре 1938 г. Тешинскую Силезию. Он потребовал «глобального урегулирования» германо-польских отношений ценой продления пакта о ненападении и гарантии общих границ: присоединиться к Антикоминтерновскому пакту (то есть отказаться от обязательств перед СССР), отдать Германии Гданьск с существенным ограничением экономических прав Польши в этом городе и т.д. Предлагаемое включение в фашистский блок означало значительное сужение суверенитета Польши и превращение ее в сателлита Германии, облегчающего той ее восточную экспансию.

Польша сама в известной мере спровоцировала этот ход Риббентропа, когда в сентябре во время конфликта с Чехословакией и поддержки последней со стороны СССР (на польской границе были сосредоточены советские части и было заявлено, что пакт о неагрессии будет денонсирован без предупреждения) запросила Берлин может ли рассчитывать на его поддержку в случае конфликта с Советским Союзом. Был получен положительный ответ, но последовавшее за ним мощное давление, угрожающие намеки Потемкина со всей очевидностью демонстрировали, какую реальную опасность влекли за собой растущая напряженность отношений между соседями и их притязания.

Польская дипломатия предпринимала шаги по нормализации отношений с СССР. Литвинов поддержал это стремление, и 27 ноября было опубликовано коммюнике, подтверждавшее, что основой взаимоотношений остаются ранее заключенные договоры, а срок действия договора о ненападении 1932 г. продлен до 1945 г. Положительно решался ряд текущих вопросов. Был смягчен тон прессы, советская печать особо подчеркивала антигитлеровское значение коммюнике. Стороны договорились, что в основу торговых отношений будет положен принцип наибольшего благоприятствования. 19 февраля 1939 г. был подписан первый в истории торговый договор, соглашение о клиринге, о товарообороте (с увеличением его примерно в 10 раз), о морских перевозках и транзите. Однако интерес к Польше как средству нажима на рейх уже падал.