Царская невеста - Валерий Елманов

Дозволил царь выбор. Более того, по его повелению их специально подобрали одинаковыми. Царевич, прежде чем передать нам секиры, даже взвесил их на руках, чтоб определить, соответствуют ли друг дружке. Ну и по высоте тоже. Вот только показалось мне или он сознательно отбирал самые тяжелые? А если сознательно, то по своей инициативе или по царской подсказке?

Хотя чего об этом думать. Тут об ином размышлять надо, о том, что мне Михайла Иванович показал за два урока. Пусть и маловато для поединка – всего-то с десяток приемов, но если вспомнить, то как знать, как знать…

– Благодарствую, Иван-царевич, – вежливо поблагодарил я, почему-то успев отметить, что мое обращение получилось почти как в сказке.

Губы царевича скривились еще сильнее, но я уже не обращал на это ни малейшего внимания – не до того. Предстоял бой, который, как знать, вполне возможно, станет последним в моей жизни, и следовало стряхнуть всю прочую шелуху, сосредоточившись только на нем.

И вновь, в который раз за свою жизнь, я убедился в том, насколько важна в человеке сила духа. Нет, речь не о воинственности. Тут иное. Скорее уж о вере в себя. Если сломался, неуверен – все. Иди заказывай панихиду вместе с отпеванием. Можешь и собороваться, если религиозный. Но коль ты вышел, прикусив губу, и готов несмотря ни на что, то тут всегда есть шансы.

С начала поединка не прошло и минуты, как я понял – имеются они и у меня. Не особо большие, так, один или два из десяти, но ведь есть. Не мастер секиры князь Осип Васильевич Бабильский-Птицын, далеко не мастер. Потому и не бился он ею под Молодями, предпочитая саблю. Посильнее меня, тут спору нет, а все равно чувствуется, что тот же Воротынский одолел бы его за пять – десять минут.

Опять же и царь хорошо помог. Я и без того ушел бы в защиту – надо же понять, кто против меня стоит, – но теперь моей целью изначально стало выматывание противника, и только. А уж когда уравняю наши шансы, дальше как судьба.

Словом, за первый десяток минут я так ни разу и не ударил – работал на отбой. Приноровиться удалось относительно легко – Осип знал лишь несколько основных ударов, которые мне показывал Воротынский. Чего-то своего, хитрого, у него не имелось, только прямой сверху, горизонтальный и наискось. Выпадов вперед практически не было, ложных тоже.

Привычная к легкой сабле, рука его била с тяжелым замахом, словно он колол дрова. Чтобы обезопаситься и при этом сэкономить собственные силы, достаточно было перехватить бердыш противника в полете и поправить направление удара. Совсем легкое движение, и вражеская секира идет мимо цели – слишком велика инерция. А как именно поправить, Воротынский обучал меня чуть ли не полдня, так что это я знал неплохо. К тому же после могучей руки Михайлы Ивановича удары молодого, и тридцати нет, Осипа оказались гораздо более легкими.

Вдобавок мой учитель, неохотно морщась, поведал мне еще несколько премудростей, позволяющих выжать из противника силу. Были они из разряда простейших, но обещали изрядно. Например, всем своим видом показать, что ты еле стоишь на ногах и, чтобы тебя добить, осталось совсем немного – достаточно чуточку поднажать, увеличив напор, и все. Враг, поддавшись на эту нехитрую уловку, нажимает, стараясь ускорить частоту ударов, и спустя несколько минут окончательно сбивает свое дыхание. Секира ведь не сабля, ею нужно действовать размеренно.

Кроме того, очень важно постараться разнообразить собственные удары – премудрость ратников из разряда пожилых. Суть я понял моментально. Тем самым нагрузка на разные группы мышц следует поочередно, давая возможность восстановиться другим.

И еще одну тенденцию я уловил. Конечно, сам Михайла Иванович объяснял мне это по-своему, как он понимал:

– Один в поле не воин, и удар, ежели он наособицу от остальных, сил берет излиха, зато, коль они вместе, тут силов надобно гораздо мене. Зри, яко у меня. – И Воротынский устроил что-то вроде показательного танца с саблями, словно в знаменитом балете, только тут была секира.

Красота – глаз не отвести. Большой театр отдыхает. Никаких одиночных ударов с дикими прыжками. Именно танец – мягкие движения, плавно перетекающие одно в другое. Это была восхитительная пляска, которую сопровождали мерцающие блики солнечных лучей, отражающихся от зеркальной стали широкого лезвия. В эти секунды даже не думалось, что на самом деле это не просто искусство, а сама смерть, готовая в любой момент сорваться с острия оружия.

– Ежели поймешь суть, – произнес Воротынский, довольный тем впечатлением, которое он на меня произвел, – то сумеешь применить оное к любому – что к копьецу, что к луку, что к бердышу, что к клевцу или, скажем, булаве, да даже к ослопу[10]смерда.

Я старался. Постиг или нет – сказать трудно. Скорее всего, наполовину, то есть не до конца, уловив лишь самые-самые азы. И вот теперь пришло время выплеснуть из себя все, показав князю Воротынскому, что он не зря промучился со мной целых две недели.

Думается, если бы на месте Осипа был более хладнокровный наемный боец, я бы проиграл, пусть и оказав достойное сопротивление. Но тут мне изрядно помог… Андрей Тимофеевич. Что уж там наговорил князь своему двоюродному племяшу – неизвестно, но бился он против меня с такой лютой ненавистью, что она мешала в первую очередь ему самому. Самое подходящее выражение для характеристики его нынешнего состояния: «Ярость застила ему глаза». Он пер на меня, как бык на тореадора, совершенно не замечая моих откровенных слабостей, а потому не мог проявить своих преимуществ более опытного воина.

Ну а я, как подобает заправскому матадору, пикадору или бандерильеро – не помню, кто там должен травить животное в этой испанской корриде, – только дразнил Осипа и, как мог, уворачивался от его ударов.

Спустя десяток минут наши шансы уравнялись. К этому времени я несколько приноровился к его грубой технике и особенностям ведения боя, а он выдохся, вложив львиную долю своих сил в первоначальный натиск.

– Не жить тебе, фрязин, – упрямо приговаривал он время от времени. – Все одно – не жить.

Вроде как подбадривал самого себя. Я поначалу думал попытаться убедить его, что ни в чем не повинен, напомнить наше «фронтовое» братство под Молодями, но не тут-то было. Это лишь взбесило его еще больше.

Оно и понятно. Выбирать, кому именно верить – своему стрыю, пусть и двухродному, или безвестному фрязину, который не просто оказался вором, но теперь еще хочет опорочить доброе имя родича, – мой противник не собирался. Однозначно, что стрыю, и обсуждению это не подлежит.

Осип тут же пошел вперед, щедро выплескивая весь остаток сил и стремясь достать меня во что бы то ни стало. Но я был начеку, действуя в своей прежней манере и почти не атакуя, хотя мог бы. Бил так, ради приличия, да и то имитируя, нежели нанося удары. Причина была проста. Для обычной победы я почти созрел, тем более что парочку его слабых мест мне удалось нащупать.