Праймашина - Вадим Панов

– Не понял, – растерялся Одноглазый.

– Ну-у… басовитый, словно у трехглавой, или высокий, типа, трехглавая на жабу наступила? – как мог, объяснил Безухий.

Одноглазый несколько секунд таращился на брата, после чего сплюнул и еще раз уточнил:

– Я шорох слышал.

– И что?

– А то, чтоб тебя докты усыновили, шорох не может быть басовитым!

– Почему?

Одноглазый наконец-то понял, что над ним потешаются, и угрюмо попросил:

– Кончай придуриваться!

В ответ услышал довольный смешок.

Братья Черепвата – Безухий и Одноглазый, заслуженно считались самыми ловкими по эту сторону Ильвы контрабандистами. Торговать с доктами они начали еще до Войны за Туманную Рощу, и тогда же в первый и последний раз попались адорнийским патрулям, потеряв соответственно ухо и глаз. Но дело прибыльное не бросили, лишь осторожнее стали. И даже после войны, когда большие шишки, скрипя зубами, дозволили купцам наладить официальную торговлю через Фихтер, от криминального бизнеса Черепваты не отказались, продолжили возить через Ильву товар запрещенный, а стало быть – неимоверно выгодный. Торговали артефактами, что производили адорнийцы, взамен брали механическое оружие, сделанное талантливыми северными кузнецами, – его охотно изучали военные южан. Прайм возили, и такое случалось, а в последнее время переключились на «скот» – так на своем сленге братья называли невольников. Распутные северные лорды, познавшие во время войны сладость пылких южанок, охотно скупали молоденьких девушек, обученных музыке, танцам, пению и любовным хитростям. На юг же отправлялись ремесленники, умеющие быстро и ловко изготавливать простые, не требующие особой красоты, но незаменимые в хозяйстве вещи: топоры, пилы, кастрюли, сбрую, бочки и прочий хлам. Нынешний бизнес оказался выгодным до неприличия, но и неимоверно опасным. Правильные адорнийцы и докты за своих горой стояли, продавать соплеменников в рабство почитали за самое страшное преступление из всех возможных, и попадись братья военным вторым ухом да вторым глазом, не отделались бы – за работорговлю полагалась петля. А уж за тот груз, что трясся сейчас в четырех кибитках, – и подавно. Тут не только петлей пахнет, но еще и пытками…

Впрочем, забивать неприятными мыслями головы Черепваты не любили: к чему размышлять о грустном? В настоящий момент их гораздо больше волновал прикладной вопрос: по какой дороге ехать?

– На этой неделе патрулями Ахдарчамнава Щуп командует, а он ужас как любит на уток охотиться, – припомнил Одноглазый.

– А в лес заходить боится, – кивнул Безухий. – Что-то у него с Девятью Дятлами не то вышло.

– Не у него, а у евойного папаши.

– Точно тебе говорю – у него. По молодости он в этом лесу половину свиты угробил, на трехглавую наткнувшись.

– Это когда за нами погнался?

– Если бы он знал, за кем гнался, мы бы с тобой сейчас не бизнес обсуждали, а на деревьях покачивались, как маятники какие-нить.

– Не сейчас, а десять лет назад.

– Все равно как маятники.

– Это точно.

Безухий почесал в затылке.

– Ладно, патрули, стало быть, по болоту шастают, а с Чудью что делать будем? Где ее больше?

– Попробуем узнать.

Предсказать перемещения дикой Чуди, что шастала по лесам с самого катаклизма, не могли даже лучшие гадатели на свежевынутых потрохах, но братья свято верили в магические кости, за которые когда-то отвалили бродячему магу небольшое состояние, и прибегали к их помощи во всех затруднительных случаях.

Одноглазый извлек из мешочка два разноцветных кубика и потряс их в кулаке.

– Красный – болото, белый – лес.

– Бросай! – нетерпеливо велел Безухий.

Кости упали на утоптанную землю, и работорговцы наклонились, жадно изучая получившуюся комбинацию.

– Четыре к шести.

– Значит, лес.

Полной гарантии зачарованные кубики не давали, ошибки у них случались, но лучшего советчика у Черепватов не было.

Братья вскочили на лошадей, и Одноглазый махнул рукой дожидавшимся приказа спутникам:

– Давай к Девяти Дятлам!

Сны бывают разными. Интересными или не очень, хорошими или страшными, запоминающимися или мимолетными, пустыми или наполненными смыслом. Иногда – очевидным смыслом, иногда – скрытым, который расшифровать можно лишь с помощью опытных толкователей, знающих, почему рождаются во тьме ночной те или иные образы, и способных собрать их в законченные послания.

Сны играют с нами. Бесплотным туманом окутывают нас в часы забвения и часто уносят далеко прочь. Или в другие страны, или в другие миры, или в далекое прошлое, когда все вокруг было наполнено беззаботным весельем. И вот эти, последние, сны, в расшифровке толкователей не нуждались – для этого они были слишком хороши.

Добрые, нежные, очень теплые и очень мягкие, эти сны приходили крайне редко, наверное, как все доброе, нежное, очень теплое и очень мягкое в нашей суровой жизни. Однако приходили и словно говорили: все не так плохо, как порой кажется, в твоей душе есть место хорошему, ты еще человек… И Марида верила. Цеплялась за эти редкие сны и верила в добро.

И сейчас она видела один из таких снов. Прекрасно понимала, что спит, что все вокруг ненастоящее, но она все равно улыбалась. Потому что ей нравилось то, что она видела.

Мариде снилась долина Тысячи Лепестков, в центре которой вырос большой и красивый Диналион – город ее детства. Город, пропитанный неподдельной радостью и наполненный доброжелательными людьми. Город, каждый дом которого был совершенен, а каждый житель – прекрасен. Город магов и поэтов, целителей и созидателей, художников и воинов. Мариде снились точеные мосты через шумную Диналию и стоящий на ее берегу великолепный замок лорда Диналерико. Снились площади, которые правильнее было бы назвать полянами, снились улицы, а точнее – аллеи, сады и парки. И еще Мариде снился Релеветар. Молодой и веселый Релеветар, в объятиях которого она сгорала от страсти. Снилась их прогулка, та самая, первая настоящая прогулка, когда оба знают, чем закончится встреча, но не говорят об этом. И молчаливое предвкушение неимоверно возбуждает влюбленных… Они веселятся у фонтана, целуются на мосту, и Релеветар дарит ей восхитительный цветок. Вплетает пышный бутон в ее волосы, потом берет ее за руку и негромко читает изящное стихотворение, в каждой строчке которого – любовь.

А потом они идут на берег небольшого озера, в один из множества укромных уголков, которые молодые адорнийцы приспособили для тайных встреч. Солнце заходит, красные лучи бесшумно скользят по тихой водной глади, но Мариду и Релеветара не волнует красота чарующего заката. Они слишком долго ждали этого мгновения и не в силах больше терпеть. Одежда летит на землю, сплетаются руки, сплетаются губы, нежные слова кажутся продолжением прекрасного, посвященного только ей стихотворения, и кружится голова…