Платформа - Роджер Леви

– И вообще, там закрыто. Мы не сможем войти.

– Я нас впущу. Об этом не беспокойся.

Мне пришлось согласиться. Я сказал родителям, что схожу поиграть на улице, и встретился с Пеллонхорком у папиного офиса. День кончался, и в окне проступали отражения наших лиц.

– И как мы попадем внутрь? – неохотно спросил я.

Пеллонхорк показал мне маленький приборчик, который, как он сказал, стащил у Трейла. Я не был удивлен. Я давно перестал думать, что Гаррел и Трейл обычны хоть в чем-то. Я даже не был уверен, что они на самом деле кузены Авареш.

Пеллонхорк поднес приборчик к замку двери и прижал руку к устройству распознавания.

– Как он работает? – спросил я.

– Он дает нам разрешение на вход. Смотри. – Он поднес мою руку к замку. – Вот. Мы оба в списке. Теперь сможем войти, когда захотим.

Я замотал головой, пытаясь найти выход из этого положения.

– Мой папа узнает.

– Только если проверит список, а этого никто никогда не делает. Только не на Геенне.

Я уставился на него.

– Ты не знаешь моего папу.

В ответ он усмехнулся и сказал:

– Ты сам не знаешь своего папу.

И прежде, чем я сумел ответить, он добавил:

– Ну что, пойдем? Или кишка тонка?

Мы прошли внутрь и мимо рядов пьютерии и монитории с их мерцающими программами, расчетами, которые никогда не останавливались, анализами вероятностей, вариантами стратегий – экономии топлива, и увеличения скорости, и потребления кислорода – и факторами риска на том или ином межпланетном маршруте. Почти во всем этом я разбирался к десяти годам, а годом позже уже настраивал программы вместе с папой.

Я подошел к своему пьютеру и включил было мониторию, но Пеллонхорка это не интересовало.

– Сюда, – сказал он, встав у двери в задней части комнаты.

– Это просто подсобка. Папа там держит старую пьютерию. Тормозящий хлам. Он в основном и не работает уже.

– Думаешь?

Я пожал плечами. Пеллонхорк открыл дверь, и я неохотно вошел следом за ним. Он уселся за передний монитор.

– Этот совсем накрылся, – сказал я ему.

Пеллонхорк меня проигнорировал. Он поправил перекосившийся монитор, устроился поудобнее и попробовал его включить.

– Видишь? – сказал я.

Он снова попытался включить монитор, потом сыграл несколько кодовых риффов на клавиатуре. Никакой реакции, конечно же, не было – бессмысленно что-то вводить в мертвую пьютерию – но Пеллонхорк сосредоточился, набрал коды снова, и внезапно монитор засветился, а голос его проворковал:

– Идет подключение.

– Ха, – сказал Пеллонхорк.

В том, что пьютер вообще работал, не было никакой логики, но еще меньше ее было в том, что Пеллонхорк смог его включить. Там не стояло какой-то серьезной защиты, что было непохоже на моего отца, а Пеллонхорк знал код, и это было попросту безумием.

– Что ты делаешь? – только и смог сказать я.

Он откинулся на стул.

– Проверяю, как дела у папы.

До этого Пеллонхорк никогда не упоминал о своем отце, а с тех пор, как он избил задавшего неосторожный вопрос мальчишку, и другие эту тему не поднимали. Я не знал, что сказать, поэтому не сказал ничего. Как большинство ребят, я пришел к мысли, что его отец мертв. Но теперь начал гадать, какой он. Как он выглядит? Сколько ему лет? Где он?

Я едва не спросил об этом, но сдержался. Я боялся, что нашей хрупкой дружбе настанет конец. Возможно, он развернулся бы и ударил меня. С Пеллонхорком такое всегда было возможно.

На мониторе было помещение, серая безликая стена, и больше ничего.

– Его тут нет, – сказал разочарованно Пеллонхорк. – Давай попробуем кое-что еще.

Он снова что-то набрал, и изображение сменилось на закрытые рисованные ворота, черные и высокие.

– Нельзя этого делать, – сказал я.

Над воротами повисли серебристые слова:

Пеллонхорк что-то набрал, слишком быстро, чтобы я мог уследить.

Подтвердить? Неужели он на самом деле успешно вошел в Песнь? Я не мог понять, как у него это получилось. Но теперь он не знал, что делать. Его пальцы зависли в воздухе. Я был уверен, что Пеллонхорк не клюнет на приманку голосового подтверждения. Стоит только использовать свой необработанный голос – и тебя сразу могут идентифицировать и выследить. Это была одна из причин того, что все до сих пор по возможности пользовались текстом. Даже на Геенне, в ее миниатюрной версии Песни, Балабол-канале, никто никогда не голосил, а мы с Пеллонхорком уже вышли – каким-то образом – далеко за пределы Балабол-канала. И смогли добиться этого на пьютере, который и работать-то не должен был, не то что подключаться к Песни. К Песни!

Я потянулся мимо Пеллонхорка и набрал аудиокод.

– Теперь напиши, что у нас помехи. Атмосферное электричество. Мой папа всю свою пьютерию настраивает, чтобы это имитировать.

Пеллонхорк набрал то, что я ему сказал, и секунду спустя ворота медленно открылись и растаяли, оставив монитор ярко-синим и пестрящим опциями. Это была Песнь. Я о ней слышал, но никогда не видел и никогда не ожидал увидеть.

Когда я ахнул, Пеллонхорк торжествующе улыбнулся. Он высоко поднял руку, и я взвизгнул и с силой ударил по ней. Громкий шлепок и боль в ладонях словно закрепили связь между нами.

Мы провели там около часа, разглядывая все секс-сайты, на которые смогли пробраться. Я был впечатлен его умением ориентироваться, а он явно был впечатлен моей способностью обманывать сайты, чтобы они нас впустили.

Мониторией управлял Пеллонхорк. Он задерживался на изображениях определенного типа, спрашивая, что я думаю о них и об участниках. Многие, похоже, были примерно нашего возраста, хотя опыта у них было куда больше, чем у меня, или – как я предполагал – у Пеллонхорка. По-видимому, он был доволен моими комментариями, как одобрительными, так и гадливыми, и домой я вернулся возбужденным – не столько большим количеством плоти и фрикций, сколько открывшейся нам свободой перемещений. И еще неожиданной переменой в отношениях, связывавших нас с Пеллонхорком.

Рейзер клевала носом и размышляла. Исход с Земли был хаотичным. Он начался с отчаяния, а закончился почти полной безнадежностью. Рейзер подозревала, что никто на Земле на самом деле не верил, будто пригодное для жизни место отыщется и что средства, которые вбухивались в терраформирование и транспорт, предназначались исключительно для того, чтобы дать людям цель в последние десятилетия. Те, кто улетал, не ожидали, что достигнут места назначения, а те, кто достиг, вынуждены были немедленно озаботиться выживанием. Так, беспорядочно, и начала зарождаться Система, где у каждого мира были свои проблемы. Первое столетие все планеты провели, держась наособицу, как до сих пор поступали Геенна и неназываемая. Геенна обратилась в одну веру, неназываемая планета в другую; последняя также ушла в изоляцию, которую поддерживала столь тщательно, что могла бы с тем же успехом не существовать. Каждое необъясненное бедствие рождало слухи и подозрения, что за ним стоит неназываемая планета.