Все способные держать оружие - Андрей Лазарчук

— Он что, такой большой?

— Семь на одиннадцать.

— Нормально. Хорошо, пусть там и стоят.

— Взять в прокате?

— Лучше просто угнать.

— Знаешь, у дорожной полиции есть еще «хейнкели-Ф». Я тут приметил один — в спортклубе. Может, его?

— Тесноват, пожалуй.

— Зато скорость.

— Тебе виднее. Бери.

— Угм…

Мы въехали в туннель под проспектом Геринга. Не только при пулеметных гнездах на въезде, но и в самом туннеле стояли часовые. В плоских мембранных противогазах, они походили на инопланетных завоевателей.

— На этой станции? — кивнул Командор на вход подземки.

— Зачем? — удивился я. — На Пречистенских — там без пересадки.

— Тьфу ты, черт, — сказал Командор и действительно плюнул в окно. — Топографический идиотизм: не могу запомнить схему подземки. Все помню, а это не могу.

— Ты еще в Мюнхене не был…

Все пустое пространство, от Пречистенских ворот и до набережной, было полно людей. К нам они стояли спинами, и нельзя было прочесть, что написано на их транспарантах. Во всю ширину Пречистенки тоже стояли люди и спокойно ждали, когда полиция перекроет движение и пропустит их. Мы на черепашьей скорости проползли мимо них. Справа, возле самого тротуара, окруженный молодыми, как-то очень одинаково подстриженными ребятами, стоял старик в черном костюме; на левом борту его пиджака сверкала медаль «Золотая Звезда». Командор свернул на Остоженку, втиснулся между стоящими машинами и уступил мне место за рулем.

— Пойду послушаю, что говорят, — сказал он.

— Давай.

— Успехов.

— Будем надеяться.

— Пока.

Он сделал шагов пять и пропал из виду. Это особый талант: уметь затеряться мгновенно и даже не в толпе — просто среди прохожих на тротуаре. Ну, а здесь…

Море голов замедленно, осторожно растекалось по площади, и белая тонкая часовня, поставленная здесь в память о поруганных святынях, поднималась из моря одиноким утесом. Я долго смотрел на все это — до ломоты в переносице. Потом вырулил на полосу и поехал прямо. Было светло, сухо, чисто, но почему-то хотелось включить то ли дворники, то ли фары.

На выходе меня перехватил Петька Млечный. Он был весь как не слишком дружеский шарж на примерного студента: косо сидящие круглые очки, торчащие уши, галстук на боку, противокислотные нарукавники (хотя занимался Петр Валерьевич отнюдь не химией, а историей). В свое время я для него добывал посредством раухера в закрытых библиотеках необходимые материалы.

— Миш, можно тебя? — робко.

Зойка на такое обычно отвечает: «Можно, только не здесь». Я посмотрел вдаль.

«Опель» стоял пока еще пустой.

— What’s that so black aging the sun? — на всякий случай поинтересовался я.

Он вздохнул. К языкам Петька не имел ни малейшей способности. В отличие от меня он и родился в Константинополе (то есть, наверное, в Стамбуле?), но ни турецкого, ни немецкого, ни греческого не знал абсолютно. И русским овладевал с трудом, как бы в чем-то сомневаясь. Когда родители разобрались, что мальчика надо не учить, а лечить, было уже поздно. Пароход ушел. Я не понимаю, как же так: вот рука, а называется по-разному, жаловался он. Не должно так быть… При всем при том память у него была феноменальная.

— Миш, тут такое дело… помнишь, мы как-то о всяких случайностях в истории рассуждали? Давно еще.

— Кажется, помню, — пожал я плечами. — А что?

— Ты мне еще программу составлял… ну, для поисков…

— Это помню.

— Вот посмотри… я тут обработал кое-что… — он подал мне кассету для раухера.

— Может быть… ну… интересно покажется…

Я взял. Покрутил в пальцах.

— Видишь ли, друг мой… Я сейчас не дома живу. Смотреть не на чем.

— Почему не дома? — в ужасе прошептал Петька.

— Да ничего особенного. Опять с маман поругался. Переселился на лодку. Но раухера там нет. Обычная история. Сапожник без сапог.

— А хочешь, я тебе свой дам? — с готовностью предложил Петька. — Альбом. На всю неделю. Хочешь?

— Тебе так надо, чтобы я это прочитал? Петька кивнул:

— И если что-то непонятно будет — звони. Из внутреннего кармана пиджачка он вытащил альбом: мощный, дорогой, фирмы «Идеал». В чехле тисненой кожи.

— Дня три тебе хватит?

— А там много?

— Нет, совсем нет. Двенадцать таблиц.

— Ладно, давай… — я сгреб раухер, кассету, сунул их в сумку… но уйти не успел.

— Хорошо, что я тебя увидел, Михаил, — строго сказал, подходя, Стас Тхоржевский.

— И тебя, Петр. Сегодня в девять собрание общества, и вас обоих я прошу быть обязательно.

Стас тоже являет собой шарж — на выпускника курсов «Юный вождь». То есть если бы такие курсы, конечно, были. Он высок, широкоплеч, белокур, у него открытое честное лицо, которое ничуть не меняется, когда он откровенно врет. Костюмы носит с явным милитарным акцентом. Вокруг него постоянно крутятся пять-шесть ребят помельче. На моей памяти он был скаутским орлом и капитаном сборной по гребле. Теперь он председатель монархического общества.

— В девять у меня назначено, — сказал я.

— Ты уже пропустил одно собрание, Михаил, и тебе следовало бы…

— Стас, — сказал я. — К идеям монархизма я индифферентен. Я принимаю его только с эстетической точки зрения. Принимаю, не более. Так что на всех этих собраниях мне делать будто бы нечего…

Он хитро ухмыльнулся, и это на полсекунды вернуло его официальному лицу нормальное человеческое выражение.

— Сегодня нашим гостем будет сам наследник, — сказал Стас. — Он приехал.

— О-о?

Ну, что тут еще скажешь? Любопытство — оно, конечно, порок… хотя и не преследуется по закону… если не переходит разумные пределы…

— Ладно, — сказал я. — Убедил. Возможно, я буду не один.

— Но не толпой, — очень серьезно предупредил Стас. — Зал не слишком велик. Он отошел, невидимо козырнув.

— Ты сейчас домой? — спросил я Петьку.

— Я… нет, мне еще долго… и это собрание. Если что — вы меня довезете хотя бы до моста?

— Думаешь, мы так долго будем встречаться с наследником? Большое ему до нас дело. Полчаса, охмурил — и дальше. У него таких встреч, наверное, штук восемь в день.

— Да? — усомнился Петька. — Тогда зачем же… вообще?..

— Сложный вопрос. Потом обсудим. Пока! — возле «опеля» уже маячила белая шляпа.