3d, или Дела семейные - Салма Кальк

— Я же приду в себя, правда? Я же восстановлюсь? — вдруг спросила она.

— На мой взгляд — несомненно. А что говорит ваша кузина?

— Смотрит странно и не говорит ничего конкретного.

— А ваш хирург?

— Он говорит, что всё в порядке.

— Значит, так и есть. Кстати, что вам уже можно есть и пить?

— Чай точно можно. Кофе я пока ещё не пробовала.

— Чай тоже годится, пойдёмте.

Они вернулись к ней в комнату, Себастьен усадил её на диван и извлек из большого пакета коробку, перевязанную лентой.

— Что это? — удивилась Элоиза.

— А вот разверните, — улыбнулся он.

Она развязала ленту и открыла коробку. И чуть было не подпрыгнула от радости. В коробке лежали пирожные с кухни палаццо д’Эпиналь — десятка два, не меньше, и все разные.

— Ой, спасибо, — она просияла улыбкой, поставила коробку на столик и обняла его.

— Только не съедайте все разом, — усмехнулся он, обняв её в ответ. — Скажите, откуда у вас берется чай?

— Из чайника и из заварника, — сообщила она.

Да ладно, какой там чай, просто посидеть с ним — уже хорошо.

Они так и сидели, когда дверь открылась и внутрь заглянула Доменика.

— Добрый день, монсеньор, — кивнула она. — Я слышала, вы прогуляли Элоизу по коридору? Это правильно.

— Благодарю вас, донна Доменика. Не хотите присоединиться к чаю с пирожными?

— Ой, с удовольствием, — улыбнулась Доменика. — Спасибо.

* 20 *

— Я, конечно, понимаю, что никаких глобальных тайн ты мне не раскроешь, но, может быть, что-то объяснишь? Я ни черта не понимаю, — Себастьяно усадил Лианну за стол. — Скажи, что ты ешь и что ты пьёшь?

— Я всеядна. И пью тоже практически всё. Ты имеешь в виду, что ничего не понимаешь в Эле?

— Ну да. Что ей мешает обычным образом быть со мной вместе? Нет, она не отказывается встречаться, но я не понимаю, почему она прячется от всего света. Да, мы вместе работаем, да, сплетни ходят, и бывает, что они мешают жить, да, я сам был готов прятать её от моей семьи, но ведь постоянно так жить невозможно. Я понимаю, что если бы не операция, то с тобой и с остальными вашими родственниками я бы тоже встретился разве что случайно. Но ведь мы ничего плохого не делаем, мы свободные взрослые люди!

— Если честно — у меня нет полного ответа на этот вопрос. У неё с тобой, на мой взгляд, всё странно. Раньше она никогда не скрывала свои отношения, но и семье своих мужчин не представляла никогда. О её историях знали Марго или я, а моя матушка или Шатийоны — уже нет. А здесь-то она и нам ничего не рассказывает! Марго говорит, что в какой-то момент зимой Эла просидела у них дома неделю, а потом вдруг разоткровенничалась и рассказала про некоего мужчину в её жизни, но не сказала, кто это. Вообще разводить тайны — это на неё совсем не похоже. И в чём причина, я не знаю.

Понимаешь, раньше она как-то легко рассказывала — ну, поехали отдыхать туда-то, или делали вместе что-то там-то. И даже если я не была знакома с её тогдашним мужчиной, то была в курсе того, что в её жизни происходит. А сейчас никто из нас не в курсе. Она звонит, или я звоню, мы разговариваем про меня, про неё, про её работу и сотрудников, про мою Анну, про семью, да и всё. Да-да, про свой отдел она мне рассказывает, а про тебя — нет.

— А про Джулиану Уильямс она тебе тоже рассказывала? — усмехнулся Себастьяно.

— Кто это? — удивилась Линни. — Первый раз слышу.

— Тоже её сотрудница… к счастью, бывшая. Ты вот расспроси, интересно, что она расскажет.

— Или всё, или ничего, — усмехнулась Линни.

— А ты не сможешь из неё вытащить? У вас же это как-то легко?

Лианна рассмеялась.

— Знаешь, я по меркам нашей семьи глухая, слепая и безрукая. Я умею только петь.

— То есть? — удивился он.

— Когда я пою, я всемогуща, — сказала она без малейшего стеснения. — А когда не пою — я обычный человек.

— Знаю я этих ваших обычных людей, — проворчал Себастьяно.

— Правда, так и есть. Я не знаю, что Эла рассказывала тебе про наши способности, но они настолько вариативны, что даже от матери к дочери никогда не передаются целиком и полностью. У талантливой матери может быть очень слабо одаренная дочь, и наоборот, мать может представлять из себя мало что, а дочь — оказаться очень способной. Мать может быть талантлива в одной области, а дочь — совсем в другой. Скажем, наша прабабка Барбара была безумно талантлива в очень разных областях. Очень крутая была тетка, если верить рассказам. У неё были две дочери-близнецы. Моя бабка Доната была супер-врачом, она учила Доменику, и её дочку немного тоже. Бабка Элы Илария была супер-предсказательницей.

— Ух ты, — восхитился он.

— Эла таких сказок не рассказывает?

— Только про себя лично и маленькими порциями.

— Тогда слушай дальше. Моя матушка одарена достаточно скромно, и только в области человеческих взаимоотношений. Она не лечит, не предсказывает, не поёт, юных девочек ничему не учит. Зато видит любого насквозь. Моя тётка Розамунда, мать Элы, тоже обладала весьма скромными способностями, но как никто — она писала стихи, сами по себе отличные, но ещё и с некоторыми спецэффектами.

— Какими же?

— Например, если читать её любовную лирику, то сам непременно влюбишься. Буквально в кого попало, кто первый подвернётся. Ну и так же про дружбу, про некоторое самоощущение. Есть вещи откровенно страшные — на разлуку там или на глобальные несчастья. В общем, своеобразно. Идём дальше, видим наше поколение. Про себя я сказала, про Элу ты сам знаешь.

— Не могу сказать, что знаю. Я как-то давно пытался предложить ей написать, что она может, и показать мне, но она отшучивалась и не собралась.

— А чего тут говорить — на выпускном экзамене у неё по спецпредмету был редкостно высокий балл. Ментальные манипуляции, власть над чувствами, врачевание, агрессивные воздействия как ни у кого из нас сейчас, плюс задатки предсказателя. Знаешь, как старшая Доменика бесилась, когда Эла забросила семейные искусства и пыталась жить, как обычный человек? Такие, мол, таланты, и пропадают зря. Но! Ты знаешь, что у Элы была старшая сестра?

— Да, знаю.

— Так вот, она была полной и абсолютной бездарностью. Очень слабые зачатки способностей и никакого желания работать над их развитием. Вообще непонятно, откуда она такая вылупилась. И бесилась страшно, когда при ней говорили о том, что Эла очень талантлива от рождения и ещё пашет, как вол, чтобы развивать то, что ей дано.

— Надо же! Две сестры, и такие разные?

— Да они вообще были во всём разные. Но речь сейчас глобально не о ней. А в следующем поколении у нас представлена только моя Анна — и, тьфу-тьфу-тьфу, она по способностям скорее как Эла, чем как моя матушка или я.