Когда собаки не лают. Путь криминалиста от смелых предположений до неопровержимых доказательств - Анджела Галлоп

Ряд вещественных доказательств по делу уничтожил пожар. Однако когда я посетила головное управление полиции графства Бедфордшир в июле 1991 года, мне представили ряд связанных с делом объектов, которые по-прежнему там хранились. Два месяца спустя я отправилась в КЛПБЛ в Ламбете, чтобы изучить материалы дела. Папка с материалами оказалась тонкой и изрядно потрепанной, но между немногочисленных страниц я обнаружила два небольших обрывка ткани, оказавшихся теми самыми ключевыми образцами, которые мы искали, – мне не верилось, что вообще посчастливилось их найти.

Эти обрывки, хранившиеся в отдельных запечатанных и промаркированных полиэтиленовых пакетиках, были всем, что осталось от образцов пятен спермы с нижнего белья Валери Стори. В последующие несколько лет были предприняты попытки проведения ДНК-экспертизы на основании материалов с этих обрывков ткани, однако никаких толковых результатов так и не было получено. После того как я оставила раздобытые драгоценные образцы в надежных руках КЛПБЛ, моя прямая связь с этим делом оборвалась.

Таким образом, я больше не имела к нему никакого отношения. А в 1999 году объявился носовой платок, в который было завернуто орудие убийства, и по пятнам слизи на нем была проведена ДНК-экспертиза. Для сравнения были использованы образцы ДНК, взятые у родственников Ханратти. В конечном счете исследование показало, что вероятность принадлежности «обнаруженной ДНК» Джеймсу Ханратти была «в два с половиной миллиона раз выше», чем случайному человеку, не состоящему с ним в близкой родственной связи.

В свете разгоревшейся по этому делу полемики верховный судья Вульф принял решение эксгумировать тело Ханратти, чтобы снова изучить его ДНК и провести сопоставление напрямую. Экспертиза подтвердила, что ДНК с носового платка и следов спермы на нижнем белье Валери Стори, по которым в итоге удалось получить результаты с помощью более современных методов ДНК-экспертизы (считалось, что другая обнаруженная на нижнем белье мужская ДНК была Майкла Грегстена), с очень большой вероятностью принадлежала осужденному. В 2002 году на заседании в апелляционном суде королевский адвокат Майкл Мэнсфилд, выступавший на стороне семьи Ханратти, выдвинул предположение, что результаты ДНК-экспертизы могли стать следствием загрязнения образцов. Судьи это предположение отклонили как надуманное, а поскольку имелись и другие доказательства вины Ханратти, включая его опознание свидетелями, апелляционный суд постановил, что имеются исчерпывающие доказательства, подтверждающие верность первоначального судебного решения.

Тем не менее вопрос о возможном загрязнении вещественных доказательств был поднят совершенно не зря. Особенно актуален он для дел, которые тянутся еще с тех времен, когда не было никакой ДНК-экспертизы, и вещественные доказательства хранились и анализировались в условиях, неприемлемых для современных технологий. С другой стороны, недостаточно просто предположить возможность загрязнения вещественных доказательств. Необходимо изучить, как именно оно могло произойти, а также оценить вероятность переноса и сохранения любых следов, которые могли быть ошибочно приняты в качестве улик. Это дело наглядно продемонстрировало еще кое-что: хранящийся в материалах по старому делу образец, которому запросто могли не придать в свое время должного значения, в итоге может сыграть решающую роль в подтверждении или опровержении решения, вынесенного по архивному делу.

С момента добавления в арсенал криминалистов ДНК-экспертизы (более 30 лет назад) ее методы были значительно усовершенствованы и, вне всякого сомнения, еще многие годы будут совершенствоваться и дальше.

Начав обследовать места преступлений для ЭКС я помимо прочего довольно быстро усвоила, что хоть они и могут быть невидимы невооруженным глазом, многие, если не все, кусочки пазла там обязательно присутствуют. Нужно лишь понять, что произошло, чтобы знать, где именно искать эти фрагменты, и начать собирать их вместе для получения полной картины. Обстоятельства произошедшего важны практически в любом деле. А в понимании этих обстоятельств среди прочего чрезвычайно помогает изучение показаний выживших жертв, свидетелей и подозреваемых. Поэтому я, как и многие коллеги, выразила глубочайшую озабоченность, когда ближе к концу 1981 года генеральный прокурор сделал официальное уведомление, что криминалистам больше не будут в обязательном порядке предоставлять показания людей, связанных с делом, пока они не проанализируют вещественные доказательства.

Это решение объяснялось «опасением того, что заранее ознакомившегося с показаниями криминалиста могут обвинить в подгонке результатов его экспертизы под обстоятельства преступления, известные ему со слов причастных к делу людей». Может, в теории новые правила и казались разумными, но на практике они оказались сущим кошмаром, потому что, по сути, лишали нас необходимых условий выбора самых полезных объектов для осмотра и анализа в обстоятельствах конкретного дела, а также понимания потенциальной значимости полученных результатов. К счастью, полицейские, дававшие нам работу, это прекрасно понимали и зачастую обходили правила, пока в конечном счете словно и вовсе не позабыли о них.

Тем временем криминалисты в шести лабораториях ЭКС – в Уэтерби, Чорли, Бирмингеме, Чепстоу, Хантингдоне и Олдермастоне – оказались завалены новыми делами. Уровень оказываемых услуг упал, а вместе с ним упал и моральный дух. МВД Великобритании, вложившее в новые лаборатории огромное количество ресурсов, очевидно, хотело найти решение возникшей проблемы, которое позволило бы криминалистам быстрее справляться с увеличившейся нагрузкой. В итоге они решили отправить инспекторов в одну из лабораторий ЭКС, чтобы те изучили хронометраж рабочего процесса.

Мы все прекрасно понимали, почему МВД хотелось понять, сколько именно криминалистов требовалось на самом деле, а также насколько большими должны были быть лаборатории для максимально эффективной деятельности. Удручающим же был тот факт, что люди, нанятые для проведения этой оценки и составления отчетности, явно не понимали всех тонкостей проведения криминалистического расследования. Сотрудники, в чьи обязанности входило изучение и интерпретация этой отчетности, судя по всему, также были далеки от реалий нашей работы. Выбрали они для своей инспекции лабораторию в Чепстоу, а поскольку все сказанное по поводу нее касалось и всех остальных лабораторий ЭКС, включая мою в Уэтерби, а потом и ту, что находилась в Олдермастоне, вряд ли кто-либо из криминалистов не был глубоко оскорблен некоторыми комментариями из сделанных.

Приводило в ярость замечание, что некоторые криминалисты, приехавшие на место преступления, «просто стояли» первые полчаса вместо того, чтобы немедленно взяться за свою работу. Очевидно, никто не удосужился спросить самих криминалистов, чем именно они занимались эти полчаса. Если бы этот вопрос был задан, вопрошающий узнал бы, что криминалисты пытаются понять, что именно могло произойти, чтобы решить, какие анализы потребуется провести и какие объекты забрать с собой в лабораторию для более тщательного изучения. Это было колоссальное недопонимание, которое я подробно разобрала в своем письменном протесте, и он стал лишь одним из множества гневных и негодующих писем, отправленных в ответ на отчет по Чепстоу.