Венера туберкулеза - Тимофей Фрязинский

- Хочу тебе сказать одну вещь. Весьма откровенно. С тобой это можно. Женщины, в большинстве своем, давно не вызывали у меня уважения. Мне хочется их уважать, но где-то в глубине что-то интуитивно, эмоционально что-ли, не позволяет мне это делать. Так вот, к тебе у меня проснулось уважение. И я этим очень доволен.

Мы ехали на автобусе из туберкулезного санатория в Москву уже 5 часов. Отдых после лечения в диспансере подходил к концу. А, ведь я мечтал о такой женщине. Умная, авантюрная, любознательная, тонко чувствующая, естественная, живая, доверчивая. Ребенок 28-ми лет с темным прошлым из разврата, наркотиков, вина, дискотек и кабаков. От чистого человека не хочется никаких ответов, для него все делаешь бескорыстно, рай. Я загорался ее идеями, как своими, на мои идеи она отвечала тем же. Мечты сбываются. Надо будет ей сказать об этом. Сейчас попридержусь, не все сразу, выдержка, растяну моменты искренних комплиментов промежутками между ними. Чтобы это не было слишком навязчиво, как бы невзначай оттолкнусь от смежной темы. О! Подвяжу к какой-нибудь рекламной вывеске, в Москве наткнемся, но сдержать себя от того, чтобы сделать Евдокии приятное не легко. Какая же она хорошенькая, оторваться сложно. Я глянул в окно, лесные пейзажи исчезли, мы проезжали какой-то небольшой городок. Глаз наткнулся на рекламную растяжку. «Квартиры – дешево. Мечты сбываются». Обалдеть.

- Евдуш, прикинь, я только что подумал, что увижу в Москве рекламный плакат, где есть что-нибудь про мечты, и только тогда скажу тебе… скажу тебе, что мечтал о такой, какая ты есть. Подумал, посмотрел в окно, а там этот плакат висит.

Наш ум вне нас. Тот, кто заслал мысль в голову, знал, что через минуту будет плакат. Магнит разума.

- У тебя такие прозрачные глаза, что там все светлые помыслы видны. В них просто приятно смотреть.

Помыслы соответствуют только честной реальности.

- Так красиво, так изысканно, так нежно за мной очень давно никто не ухаживал, - услышал я в ответ.

Ради этих слов действительно стоило заболеть туберкулезом - ради того, чтобы тебе бросились на помощь совершенно незнакомые люди, стоило упасть в эпилептический припадок. Когда это происходит каждый раз, отчетливо понимаешь, что общество, суетящиеся на улице люди с напряженными масками неприступности на лицах, полны человечности, которая только лишь ждет экстремальной ситуации. Эпилептик лежал на брусчатке Красной Площади и ошалело смотрел вокруг, его спасли, стройная толпа зевак, которая еще пять минут назад смотрела на съемку видеосюжета для ТВ, теперь смотрела на эпилептика.

- Расходимся, - заорал крепкий мужчина, который только что разжимал ему челюсть, - вам что здесь, концерт что ли? Расходимся, я сказал.

Податливые люди сделали несколько шагов назад. Некогда они все были бегущей толпой, но те, кто смотрит, безропотно отдают свою волю тому, кто действует, особенно, если это действие однозначно направлено на любовь к ближнему. Власть пороков порабощает, любви мы отдаемся сами.

Я стоял перед толпой учеников и их родителей на крыльце пятиэтажной красного кирпича школы, первое сентября нарядными людьми включило осень. Передовым значился ряд первоклассников с цветами, их окружало плотное кольцо из средней и старшей школы, над которыми нависали счастливые предки. Спустя почти 20 лет я опять впервые увидел праздничную линейку, но уже другими глазами. Из-за границы. То, что когда-то мне казалось каким-то важным и бескомпромиссно серьезным, теперь было самим мною, и оно было чем угодно, только не тем, чем оно казалось со стороны. Я представлял здесь главу нашего района и вручал от его имени благодарственную грамоту директору и его жене-завучу:

- Здравствуйте дорогие наши первоклассники, ученики старших классов, уважаемые родители, рад видеть вас счастливыми и красивыми, рад чувствовать ту прекрасную атмосферу, которая сложилась в школе № N, о чем я знаю не по наслышке. Десять лет я изо дня в день приходил в эти родные стены, и могу обоснованно сказать, что школа № N – это лучшая школа Москвы. Тоже самое знает наше высокое руководство, поэтому и поручило мне наградить…

Поворотик с привратностями. В десятом класс против директора, которому я сейчас жму руку в присутствии общественности, мы мутили провокационные акции. Возраст протестов. Старую директрису убрали, новый администратор нам не понравился, мы не смирились с этим назначением, притащили из дома пустые водочные бутылки, создали из сухого молока, а la гуманитарная помощь, искусственную рвоту, вошли в родные стены с их ранним открытием и разметали террористические заготовки по четвертому этажу, пытаясь создать для нового руководителя имидж бескультурного пьяницы, тем более, что этому были некоторые основания. Как любой другой мужчина, он был не чужд горячительным напиткам, однако, пострадала от нашего акта, в первую очередь, старушка уборщица, которой, под опасностью критики ее работы, в спешном порядке пришлось намывать пол до прихода масс. Она трудилась, мы трусливо отсиживались в сортире. Аналогичные настроения вызывал у нас военрук, не предавший вместе с перестройкой культ Ленина. Уголок военной подготовки подвергался постоянным осквернениям, мы ломали стенды с портретами героев, сморкались на флаг, писали матом на стенах. Нас ловили, пугали, ругали, это вносило элемент противостояния, паскудство стало анонимным и периодически вспыхивало все два года старших классов. Сейчас военрук стоял среди учителей, я давно не испытывал к нему даже малой доли той лютой неприязни, которая двигала мною в пятнадцать лет, прошлые подвиги стали нелицеприятной глупостью. Мы подличали, другие предпочитали злостно прогуливать. Шарф и Бабушка редко появлялись в школе, вместо уроков посещали баскетбольный зал и окончили школу со справкой. Проучились десять лет, документ получили только о восьмигодичном образовании, на вручение аттестатов не пришли, сейчас ездят на иномарках. Трифон был ненормальным на голову, он считал себя в праве на любые выходки. Обычно возбужденный паренек набирал в рот меловую крошку, разбавлял ее там слюнями, караулил беззащитную девочку-тихоню и выхаркивал на нее содержимое своей ротовой полости. На требование учительницы вместе со жвачкой Трифон выплевывал ей в ладонь обильную харкотину. Пару раз он перегибал палку, и его сильно мутузили, обычно это делал прыщавый Марк, который, так же как и директор, был неравнодушен к алкоголю, являлся на уроки под хмельком, учителя обоснованного побаивались паренька. Те, кто наиболее рьяно увлекался жестокими избиениями людей, пошел по уголовке. Терроризировали нашу небольшую школу очень многие. Взрывали толчки, вгоняли иголки в замки, мочились в горшки с цветами, обмазывали говном потолки, бабы жгли друг другу волосы, травили одиночек, стремились унизить, обесчестить, оскорбить, подчинить все и всех. Нелюбовь имела громадное значение. Неприязнь - желанием навязать свою волю другому - рулила человеческими движениями, находя источники в осознании собственного превосходство. Гордость – есть единственный корень терроризма. И если в нашем обществе последние десять лет обострились военные настроения, захватывают заложников, взрывают среди белого дня гражданское население, то это значит, что гордости стало так много, что для кого-то, для определенной группы лиц, она уже оказалась причиной даже для убийств сотен беззащитных детей. Воспитывая гордость, мы воспитываем мир террористов. Количество взрывов растет, а это значит, что увеличивается число сумасшедших с манией величия, шахидка – это всего лишь видимая вершина айсберга, то, что находится под водой много хуже того, что мы вытворяли в школе. Высшая ценность современной цивилизации - дорогая тачка, шикарная одежда, громадный дворец, политтехнология – есть памятник гордости. Торговые корпорации и террористы – это одна команда, разрушающая государства и нации, чтобы перекачать людей в новый мир цифр. Компания Бритиш Петролиум содержит в нефтяных странах Латинской Америки бригады наемников-убийц, вербовка отморозков идет через мировую сеть журналов «Солдат удачи». Nokia – генеральный спонсор семьи Шамиля Басаева, но виноват в этом только человек, поддавшись страстям, пустившийся в сладкий пляс под навязчивую музыку реклам, без которой теперь его настигает пустота. Гонка за самосовершенствованием в системе координат информационного общества – это самоубийство. Суррогат действительности расчленяет сознание. Чем выше взлетаешь, тем жестче падаешь. Бабушке в армии выбили передние зубы, баба Шарфа изменяет ему при первой попавшейся возможности, Марк сторчался, Трифон не вылезает из психушек. Психушка, как любая крайность, заманчива своей мощью и непостижимостью. Я нелегально проникал в Психоневралогический интернат в Ивановской области. 500 человек пожизненно живут в закрытом учреждении. Изоляция от общества, режим, врачи, уколы. В глухом лесу, там не ожидают гостей, охранники ушли обедать, я беспрепятственно прошел через центральный вход и сел на лавочку возле одного из корпусов, став центром внимания больных людей. Уродливые фигуры двигаются по территории интерната ненормальными ритмами. Ощущаю себя на чужой планете. На крыльце стоит магнитофон, попса, несколько девиц пляшут среди бела дня. Смех или сострадание – значение имеет не поступок, а те мысли, с которым ты его делаешь. Представился фотографом: