Rolling Stones. Взгляд изнутри - Доминик Ламблен

В то время посетить Сан-Франциско значило оказаться в эпицентре чего-то особенного. Под влиянием Боба Дилана и The Beatles в послевоенные годы на Западе сформировался удивительный культурный феномен. У талантливых молодых исполнителей появились конкуренты, и вся молодежь вступала в ряды грандиозного движения с размытыми границами. Движение это носило не политический, но эстетический характер. О Вьетнаме, куда в те годы США только-только добрались, почти не говорили, и нашим главным врагом было уныние, конформизм. Образ жизни наших родителей казался бесконечно пресным, и мы всей душой стремились к жизни другой, требующей меньше жертвенности, более яркой.

Подобная волна гедонизма под звуки рока достигла своего пика в Сан-Франциско — Мекке хиппи, которых здесь проживало великое множество. Это были люди, которым удалось реализовать мечту ухода от безликой массы общества потребления. Впрочем, многие к нему вернутся…

Хейт-Эшбери — облюбованный хиппи район Сан-Франциско. Мой приятель Данте гордо позирует на капоте «Силы цветов», своей «Шевроле-Стейшн-Вэгон», которую он разрисовал сам. 1967 г.

Однако это не мешало городу пользоваться славой столицы зарождавшейся вселенной хиппи. В Сан-Франциско совершали паломничества, Сан-Франциско воспели в самых разных песнях, наиболее известной из которых, несомненно, является произведение Скотта Маккензи, увидевшее свет в 1967 году. Да и во Франции такие исполнители, как Максим ле Форестье и Жюльен Клерк, воспевали калифорнийскую мечту.

Данте, хоть и выглядел как типичный житель Сан-Франциско, к числу хиппи не относился. Он и еще один парень сожительствовали на Телеграф-Хилл у подножия башни Койт, воздвигнутой в честь пожарных Сан-Франциско. Ничего общего с коитусом название башни не имело, нет. Тут речь шла о совершенно других брандспойтах. Башня с домом находились в районе Норт-бич, походившем на парижский квартал Пигай, только в Калифорнии. Как и в данном районе Парижа, находиться здесь было не опасно, однако район пользовался сомнительной репутацией, в том числе из-за засилья стрип-клубов. Однако арендовать жилье здесь пока можно было за вполне разумные деньги, а для такого паренька из маленькой коммуны Гарш, как я, это было чуть ли не самым важным.

Данте с приятелем жили просто и меня приняли так же. Вечера напролет мы болтали о жизни, раз-другой затягивались косяком, после чего я падал на диван в объятия Морфея. Они подсадили меня на травку, и, признаюсь, мне это очень нравилось! Мы слушали музыку, смолили, смеялись. В доме царила сладость жизни, во многом исходившая от Данте. Не в обиду ему будет сказано, но Данте не особо заморачивался по поводу работы. Для него главным было наслаждаться жизнью. Когда деньги заканчивались, он устраивался работать на несколько недель или месяцев, а затем продолжал смаковать свое существование. Люди, не требовавшие от жизни много, а это был именно его случай, могли жить в США без особых проблем.

Впрочем, летом 1965 года Данте находился в активной фазе своего существования. Он значительно поиздержался в поездке по Европе и теперь поправлял свое финансовое положение, работая ночным сторожем на парковке в не самом спокойном районе Тендерлойн. Почти каждый вечер я составлял ему компанию, что позволяло мне опробовать машины практически всех марок. Прокатиться за рулем «Кадиллака» или «Корветта», пусть даже несколько метров, было для меня шикарным приключением. В этой стране меня очаровывали в том числе ее автомобили — большие американские машины, которые я всю жизнь предпочитал всем остальным.

Хотя Данте и не был хиппи, по его машине так нельзя было сказать. На своей старенькой «Шевроле» он собственноручно намалевал цветочки и окрестил ее «Силой цветов». Машина была великолепной, а когда мы заявились на ней в район Хейт-Эшбери, настоящее святилище сообщества хиппи, нас встретили с распростертыми объятиями. Весь расслабленный и волосатый контингент района принял нас за своих. Вот она, удивительная сила цветочков…

Хиппи попадались нам и в концертных залах, в частности в зале «Филлмор» Билла Грэма и на площадке «Авалон Боллрум». Там я увидел весь цвет местной сцены, многие представители которой впоследствии вошли в историю. Взять хотя бы группу Jefferson Airplane до прихода Грейс Слик, или группу Grateful Dead, или коллектив Big Brother & The Holding Company, в котором выделялась восхитительная молодая вокалистка, ставшая настоящей легендой — Дженис Джоплин. От каждого из этих исполнителей можно было ожидать, что они взорвутся очередным хитом и внесут вклад в создание саундтрека этого спокойного и утопичного периода в истории. Я также имел честь аплодировать лично Бо Диддли, родоначальнику ритм-н-блюза, которому The Rolling Stones стольким были обязаны. Музыка здесь звучала отовсюду, а в воздухе витал дух соперничества. Раз за разом выходя за общепринятые рамки, в своем бесконечном музыкальном приключении все эти молодые группы вершили революцию. Структура композиций и принципы их оркестровки очень быстро менялись. В визуальном плане концерты тоже перешли в иное измерение, превратившись в световые шоу, и игра света захватывала не меньше, чем музыка. Несомненно, свою роль в этом расширении горизонтов играли и наркотики. Совсем скоро The Beatles обозначат новую веху в истории музыки, выпустив пластинку «Revolver». Летом 1966 года мы с Данте вновь и вновь ее слушали, особенно песню «Tomorrow Never Knows», потягивая столь уместные в этом случае косяки…

Сложно себе представить, что мир могут изменить несколько гитарных аккордов, однако в 1965 году в Сан-Франциско казалось, что так и есть. И все это без какой-либо политической программы и подобных гадостей. Просто атмосфера, просто музыка. Просто ощущение того, что в мире еще осталось столько неиспользованных возможностей.

И хотя Калифорния была сердцем этого музыкального ажиотажа, Нью-Йорк тоже не остался в стороне, потому что именно там в 1967 году я увидел еще двух исполнителей, ставших украшением эпохи, — Джимми Хендрикса и группу The Doors. Они выступали с концертом между турами в клубе «Сцена Стива Пола» с крошечным залом на 8-й авеню, а я в очередной раз осознал, как мне повезло с возможностью занимать самые удобные места на лучших концертах того времени. За одним нелепым исключением: в первой части концерта The Doors выступал Тайни Тим, эксцентричный певец, который был известен своей любовью к писклявому исполнению дебильной детской песенки «Through The Tulips». Не думаю, что кто-либо понял связь между The Doors и этим одержимым. Но, с другой стороны, я собственными глазами видел The Rolling Stones и Пьера Перре на одной афише. Воистину мы жили в эклектические времена! В любом случае, выступление Тайни Тима быстро завершилось, и он уступил место Джиму Моррисону и его соратникам.

Это были последние дни относительной неизвестности The Doors, потому что уже через пару недель песня «Light My Fire» сделала их звездами. Их первый альбом я купил в Париже, а на концерте с удивлением обнаружил отсутствие басиста. В группе было четыре музыканта, и я наивно полагал, что это гитарист, барабанщик, клавишник и бас-гитарист. Но оказалось, что Рэй Манзарек левой рукой играл партию мелодических инструментов, а правой обеспечивал ритмическую поддержку. Это было потрясающе! Джим оказался великолепным вокалистом и обладал невероятным магнетизмом. Большой честью было наблюдать их в столь тесном кругу. После концерта я даже видел Джима в баре. Он сидел в нескольких метрах от меня и вежливо приставал к юной поклоннице. Вне всякого сомнения, этот вечер для него закончился очень хорошо…