Эхо теней и другие мистические истории - Герр Фарамант

***

Девочка стояла как бы на пороге не то небольшой лужайки, не то укромного островка. Подобно очень заинтересованному, восторженному в своей увлечённости странным новым миром хорьку, она вытянулась на носочках, и всё оглядывалась, оглядывалась по сторонам.

Ощущения… Они сравнимы разве что с гостинами на кухне доброй чёрной принцессы. И с гирляндами в спальной, где на стенке висит плакат MCR, а на столе беспорядочной кипой свалены учебники и тетради. Мультиками по ICTV зимним вечером на диване и в светлом зале.

… И, всё равно, сколько ни подбирай — а всё не то. Всё близкое, но не так. Не достаточно.

Синяя Фея взяла девочку под руку. Вокруг не смотрела. Улыбалась, чуть склонив голову, наблюдая за новой подружкой. Понимая её растерянность и смятение.

***

В сердце полянки-лужайки-укромного-островка раскинулась высокая, пышная, будто вечно-цветущая ива. Многие её ветви напоминали не то прямые длинные пряди, не то, в счёт осевших на ней сияющих бабочек, то и дело мерцающих светлячков, ночные гирлянды. То и дело покачиваясь, они одними только движениями создавали осязаемую мелодию, похожую на тот самый тихонький перезвон колокольчиков.

Некоторые из них и вовсе переплетены так, что на них и сидеть удобно, и раскачиваться, как на самых лучших качелях.

И ведь раскачивались!

Вот так, как минимум три разных феи, по разные стороны вокруг дерева: ухватившись ладонями за лозы, закрыв глаза, они качались на этих лианах, всё той же неслышимой, но уловимой музыке в такт.

Отдельно, повсюду — стояли-валялись пеньки-колоды, то друг у дружки, то в разнобой, как скамейки и лавочки в парке ли, на аллее.

В целом, вся эта небольшая полянка своей закрытостью напоминала этакое особенное место собрания, куда и с открытыми-то глазами, если не прошенный — не придёшь, настолько здесь всё… Обособленное, что ли. Окружённое почти личным, собственноручно выстроенным и выпестованным не домашним, но семейным уютом. Причём, уютом такой семьи, которая не навязана ни паспортом, ни местом рождения, ни прочими положениями о невольных. Семейным по-настоящему, как только и бывает у лесных фей.

Пока не увидела лично, Мика просто не верила, что и такое можно.

***

А теперь к костру и почему он не нужен.

Здесь и так полно света. Света личного и наружного.

Девочка это быстро смекает, без лишних к тому объяснений. Просто из того, что вот прямо сейчас стоит и видит.

Ладно бы светлячки-бабочки, так у всех-всех-всех отдыхающих на этой полянке фей переливчатые, мерцающие их собственными сияниями крылья. И все-все-все разные, хоть и преобладающие оттенки — в сторону лилового и лазурного, с толикой тёмного перламутра, морского жемчуга.

И почти никто из них не летает, а, даже напротив — многие — кто на качельках, кто хоровод водит во внутреннем круге, танцуя, играясь у высокой ивы, а кто и на лавах-скамейках, или просто на мягкой траве.

Отдыхают. Вот нужное слово.

А те, кто всё же порхают,­­­­ — с их перепончатых, полупрозрачных крыльев осыпается серебристо-пепельная пыльца.

И сколько их здесь! Со всеми даже не познакомишься!

— Кого нужно, тех узнаешь со временем, — с улыбкой замечает Синяя Фея, а Мика… Мика только кивает, буде да, поняла-приняла.

— Тебе жарко? — подруга снова берёт под локоть.

… Да как сказать. Странненько, вот. Но здесь тепло, очень-очень тепло. Так что курточку — да, правда, можно всё-таки снять.

Куда положить курточку, чтоб не потерять потом, не забыть? Да куда угодно! Здесь, так-то, всё-таки все свои. Можно хотя бы и вот, как есть, положить на траву.

Стоит откинуть пуховой и тяжёлый верх, как дышать становится в разы легче. Именно что, свободней, на неширокую полную грудь. Аж кофточка, как будто бы на ветру, вздымается — и встряхнуться при том, вздрогнуть.

Ай, хорошо!

Мика вытягивается-потягивается — как же… По-нужному!

А ещё, что немаловажно, к новенькой никто не спешит здороваться. Ну, как, конечно же ей кивают, её замечают, ей махают и улыбается. Но нет вот этих расспросов, ни как имя ей, ни откуда она, кто такая.

Сидит себе, отдыхает, на подстилке своей, на курточке, всё ещё чуть смятённая-обескураженная. Не подавленная, но явно под впечатлением общей картины вокруг.

И все прочие как будто её понимают. Как будто некогда такими же были сами. Никто с ней не говорит, никто подобного не сообщает… Но вот именно ощущение такое — да, лично у Мики вот точно есть.

Как будто бы и на празднике — и вне его в одночасье. Странненько… Но всё лучше, чем прочее. Главное — не совсем сама.

Синяя Фея вздыхает, расслабленная. Тоже сладко потягивается — и, как есть, так и падает просто рядом. Не садится только, а сразу вот на подружкину одёжку верхнюю вся ложится. Руки закидывает под голову. Разминает плечи, шею. Едва слышно, как хрустят суставы её хрустят.

Девочке слышно, кто держится у ней подле. То на эту фею, то на прочих всё ещё несмело поглядывает.

— А чем вы вообще занимаетесь?

— Мы? — смех добрый. — Собираем нектар!

— А здесь, что, вот так просто все как-то где-то ночуют?

— Ну… — лежащая опять чуть вытягивается. — Как где-то. Вроде бы, у каждой здесь своё место. Я во-о-он в том гнёздышке, — указала куда-то в неопредлённое, в сторону густой кроны Ивы. — Третья ветка, сразу направо и вверх.

Мика кивает, так с умом, буде бы да, увидела.

— Высоко! — больше, чтоб разговор поддержать.

— Не, — Синяя Фея чуть усмехается, — очень даже и низко! Наверху не люблю, не удобно.

Девочка между тем очень честно пытается представить возможное феино гнёздышко. Как вообще оно должно выглядеть? Вот у птичек оно — у кого из сора, кто-то — собирает из хвороста… А здесь-то как дела обстоят?..

— А покажешь? — недолго думая.

А подруга опять улыбается.

— А кто говорил, что высоко?

— Да иди ты, — Мика надувается, по-доброму толкает её в плечо.

***

А вот что неожиданно — у великой ивы всё-таки есть ступеньки. Вот так запросто, даже не вбитые, а именно часть ствола. Хватайся за них, опирайся — ну и — до первых больших ветвей!

Мика смотрит на это, сильно, даже чуть-чуть до боли, закинув голову. Много-много ступеней.

А подруга-проводница знай всё с неё умиляется.

— Не у всех и не сразу здесь отрастают крылья, — и своими притом дразнится так, махает, ещё и пыльцой посыпает сапожки,