Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов

Иране и Средней Азии. Из всех соглашений, связавших между собой Великобританию, Францию и Россию, полноценным союзом могло быть названо лишь русско-французское.

Итак, последние семь лет перед катастрофой западные союзники и Россия находились в одной упряжке. Ее прочность не стоит переоценивать именно потому, что для России и Англии этот союз не являлся жизненно важным. Его существование было вызвано тем, что, с одной стороны, в Петербурге отдали предпочтение европейской, особенно балканской политике перед дальнейшей экспансией на Ближнем и Дальнем Востоке, а с другой — в Лондоне решили, что борьба с Германией принесет «туманному Альбиону» больше выгод, чем соперничество с Россией на азиатских просторах. Видимо, сыграла свою роль инерция мышления британских государственных деятелей и дипломатов, со времен Людовика XIV привыкших с подозрением смотреть на континент, стремясь не допустить там чрезмерного усиления той или иной державы. Поскольку кайзеровская Германия претендовала на роль европейского, а то и мирового гегемона, именно против нее — пусть и без особого желания — должен был выступить британский лев.

Положение Франции было намного более простым и одновременно более сложным. Простым — потому, что унижение, пережитое французами в 1870—1871 гг., и милитаристско-националистический характер режима Вильгельма II препятствовали мирному урегулированию франко-германского конфликта. Можно сказать, что Франция знала своего врага в лицо и имела достаточно времени для подготовки к решающей схватке. Сложным — потому, что надеяться на реванш Париж мог лишь в случае поддержки со стороны Англии и России, а эта поддержка, как мы уже выяснили, не была само собой разумеющейся. Поэтому именно Франция являлась душой Антанты, и летом 1914 г. французское руководство не испытывало особых сомнений, вступая в войну. Нельзя сказать, что западные державы желали этой войны, но обе они приняли ее: Англия — после долгих колебаний, Франция — практически сразу после того, как стало ясно, что Германия и

Россия не намерены оставаться в стороне от австро-сербского конфликта.

Италия. Позиция Италии в предвоенные годы и месяцы была очень щекотливой. С одной стороны, она продолжала оставаться членом Тройственного союза, причем итало-германо-австрийский договор был в 1912 г. продлен еще на пять лет. С другой стороны, с одним из союзников, Австро-Венгрией, Италию разделяли достаточно серьезные противоречия, связанные, во-первых, со стремлением Рима Получить те провинции дунайской монархии, где проживало итальянское население (Трентино, а позднее также Далмацию и Истрию), а во-вторых, с желанием утвердиться в Албании, превратив Адриатику во внутреннее итальянское море. К тому же общественное настроение в Италии на протяжении всех тридцати лет ее участия в Тройственном союзе оставалось неизменно антиавстрийским: сказывалась память о владычестве Габсбургов на севере Апеннин и борьбе с ними в годы Рисорджименто.

Впрочем, в правящих кругах Италии были деятели, искренне стремившиеся к выполнению союзнических обязательств — например, начальник генерального штаба итальянской армии генерал Поллио, который в сентябре 1913 г. участвовал в совместных маневрах центральных держав и произвел хорошее впечатление даже на такого ярого противника итальянцев, как Конрад фон Гетцендорф. «Его серьезность, спокойствие и внимательность вызывали симпатию и доверие, — вспоминал Конрад. — Мне казалось, что, говоря о верности [Италии] своим обязательствам, он ведет себя честно и открыто...» Но «генерал Поллио не был Италией», — с горечью добавлял начальник австро-венгерского генштаба.

Позиция итальянского политического руководства была совсем иной. Ни премьер-министр Дж.Джолитти, ни министр иностранных дел маркиз ди Сан-Джулиано не считали, что вступление в войну на стороне Германии и Австро-Венгрии принесет Италии какие-либо выгоды. Военная слабость Италии, претендовавшей на создание собственной колониальной империи в Африке и Средиземноморье, проявилась к тому времени уже не раз. В 1896 г. итальянцы, попытавшиеся завоевать Абиссинию (Эфиопию), потерпели при Адуа позорное поражение от армии абиссинского негуса (императора), вооруженной луками, копьями и кремневыми ружьями. В 1911 г. Италия развязала войну против Османской империи в Ливии, но сумела покорить эту территорию лишь после того, как турки, подвергшиеся нападению балканских стран, запросили мира. Помня об этих неудачных операциях, в Риме не хотели портить отношения с Англией и Францией, чей объединенный флот в Средиземном море мог легко уничтожить итальянские эскадры и атаковать беззащитное побережье Апеннинского полуострова.

К внешним факторам нужно добавить и внутриполитические — свойственную Италии правительственную чехарду и общую социальную нестабильность. Летом 1914 г. будущий фашистский диктатор Б. Муссолини, в ту пору еще радикальный социалист, угрожал правящим кругам: «Италия не намерена вставать на путь самоуничтожения, она преследует одну цель — абсолютный нейтралитет. Либо правительство смирится с этой необходимостью, либо пролетариат принудит его к этому всеми доступными ему средствами». Сам Муссолини спустя всего лишь несколько месяцев стал горячим сторонником вступления Италии в войну (правда, на стороне Антанты), однако в тот момент его пацифистские призывы отражали мнение значительной части итальянского общества.

Исходя из всех этих соображений, шеф итальянской дипломатии Сан-Джулиано в самый разгар июльского кризиса отмечал, что «в настоящий момент мы должны оставить всех дома и за границей в неведении относительно нашей позиции и решений и постараться обеспечить позитивное развитие событий». Это означало — развитие, благоприятное для Италии, позволяющее ей достичь своих внешнеполитических Целей, не прилагая к тому серьезных военных усилий. Самая слабая из европейских держав, Италия действительно не хотела войны, но и не желала остаться не у дел при будущем дележе добычи победителями. Отсюда — тайный торг, который организовало итальянское правительство между двумя враждующими блоками позднее, весной 1915 г., ожидая, кто предложит ему больше в случае присоединения Италии к одному из них. Пока же, летом 1914-го, в Риме предпочитали оставаться в стороне...

* * *

Итак, в 1914 г. Два блока европейских держав были одновременно готовы и не готовы к большой войне. Готовы, поскольку состав обеих коалиций (за исключением Италии, Румынии, Греции и Болгарии, вставших на ту или иную сторону уже в ходе войны) окончательно определился, а возможностей для мирного разрешения накопившихся между ними противоречий оставалось все меньше. Не готовы потому, что почти во всех странах, оказавшихся причастными к возникновению мирового пожара, программы перевооружения не были доведены до конца, внутриполитическая обстановка не всегда отличалась стабильностью, а само сараевское убийство поначалу не рассматривалось ни в одной из европейских столиц (включая Вену, Петербург, Берлин и Белград) как повод к столкновению европейского масштаба. Если в 1908 г. Антанта и центральные державы не стали воевать из-за Боснии, в 1911 -м — из-за Марокко, а в 1913-м — из-за Албании, почему в 1914 г. они должны были взяться за оружие из-за безумной выходки группы молодых сербов?

Проблема, однако, заключалась в том, что каждый из перечисленных кризисов множил число взаимных обид, комплексов и предрассудков и сужал пространство для дипломатического маневра в случае нового обострения обстановки. Если уж говорить о подлинных виновниках Первой мировой войны, то ими нужно считать национализм и милитаризм. «...Главный корень войны уходит в толщу кризиса самой современной цивилизации, которая не сумела перекрыть один из опаснейших каналов технического прогресса... Слабость и непоследовательность попыток положить предел разраставшейся опухоли милитаризма и были... важнейшей причиной мировой войны» (Истягин. Пролог..., 56—57). В такой обстановке взрыв мог произойти когда угодно. Волею судьбы это случилось после Сараево.