Наследница Вещего Олега - Елизавета Дворецкая

– Так что же – добычу нашу отдать? – Рослый, грузноватый боярин Селимир с Ильмень-озера шагнул к нему, в негодовании сжимая кулаки.

Хельги оглядел возмущенные лица. Для многих славянских воевод это была первая в жизни заморская добыча, и отдать ее было невыносимо обидно.

– Подумаем до утра, как быть, – обронил он. – А ночью быть начеку. Раннульв! Передай всем: усилить дозоры. Теперь любой подлости можно ожидать. Ольвид, иди к Агнеру и напомни, чтобы берег епископа, как клад Фафнира. Завтра утром еще раз все обсудим.

С этим он ушел в шатер, велев отрокам никого не пускать, если не случится чего-то особенного. Пестрянка молча приготовила постель; ее очень встревожили вести, она беспокоилась об Асмунде, но не решалась приставать к Хельги с расспросами. Он вскоре разделся и лег; в темноте шатра она не видела его лица, но кожей чувствовала исходящее от него напряжение.

– Вытаскивать Асмунда надо как угодно, – шепнул Хельги, когда она устроилась рядом. – Если я вернусь без него, это опозорит меня, и родичи мне этого не простят. И киевские, и плесковские. Я погибну заодно с ним. Не говоря уж о том, что он мой брат и достойный человек. Это первое, что мы должны сделать, даже если придется отдать троих епископов.

– У нас всего один, надо еще двоих где-то отловить, – сказала Пестрянка, надеясь его немного развеселить. – Хочешь, я отдам мое тряпье?

– Нет.

– Мне ничего этого не нужно.

– Нельзя. Если бы ты была одна, без мужчины, и отдала свои платья и узорочья ради выкупа родича, это тебя прославило бы. Но ты при муже, и если я возьму у тебя хоть одну бусину, это меня унизит перед дружиной.

Пестрянка не стала настаивать: ему виднее, как защитить их честь. А потом подумала: что, если бы и на этот раз в Сугдею поехал Хельги и попал бы в плен? Асмунд, наверное, тоже решил бы выкупить его. Но окажись здесь Свенельд, Мистина, даже сам Ингвар… Они, надо думать, нашли бы причины оставить неудобного родича в плену до тех пор, пока пребывание там не покроет его позором или не лишит жизни.

Хельги повернулся к ней, притянул к себе и поцеловал в темноте. Она обвила рукой его шею, и как всегда, от прикосновения к его коже ее пронзила теплая дрожь. И еще мелькнула мысль: а ведь уже давно у нее не было «на сорочке»… Что, если она дитя понесла? В каком ужасе она была бы сейчас, очутись Хельги на месте Асмунда! И она торопливо прижалась к нему, не только умом, но всем существом своим ощущая, как непрочно ее странное счастье и как хрупка жизнь человеческая. И, как ни удивительно, особенно жизнь здорового, сильного мужчины и военного вождя. Ведь высший небесный вождь может призвать его каждый миг…

* * *

Рано утром Хельги выбрал одного из пленников-греков – Димитрия, сына знатного боспорца Павла – и отправил в Сугдею с известием, что он согласен на условия стратига и готов совершить требуемый обмен.

– Мы сейчас не в том положении, чтобы торговаться за жизнь моего брата, – жестко сказал он, объявляя свое решение дружине. – Мой брат и его люди должны быть освобождены как можно скорее. А уже потом будем думать, как отплатить грекам за это оскорбление. Мы свое возьмем. Это необходимо и даже неизбежно. Не за тем мы пришли в Таврию, чтобы оставить по себе память как о раззявах, у кого военную добычу отнять легче, чем у пятилетнего мальца морковку. Наши предки оставили здесь о себе иную память, и мы ее не опозорим. И докажем грекам, что они напрасно забыли Бравлина, Аскольда и Олега.

К полудню приехал доместик фемы Марк с целой дружиной в две сотни отроков с комитом во главе.

– Поклянись твоим богом, что мой брат Асмунд жив и здоров, – кивнув в знак приветствия, сказал ему Хельги и показал на епископа Никодима: – Надеюсь, перед лицом его высокого служителя ты не солжешь мне.

– Свидетель Бог – архонт жив и… почти невредим, – буркнул Марк со своим обычным угрюмым видом; его глубоко посаженные глаза блестели, как два мокрых черных камешка. – И его люди тоже.

– Что значит «почти»? – Хельги требовательно взглянул на него, а в душе облился холодной дрожью, вспомнив о том, как любят греки калечить своих противников. – Я понимаю, что мой брат не отдал оружие добровольно, стоило его попросить, но что произошло?

– Его… ударили кувшином по голове, – с неохотой ответил Марк. – Он потерял сознание. Но потом пришел в себя.

– Голова разбита?

– Нет, насколько я знаю. Он был в своей хазарской шапке. Может, он и не совсем здоров сейчас, но оправится. Владыка, – Марк поклонился епископу, – эти варвары не причинили тебе вреда? Не нанесли обиды?

– Господь сохранил нас, – кивнул тот.

– Пойдем, я покажу тебе добычу, – предложил Хельги.

Все захваченное в Самкрае было вынесено из лодий и сложено в расселине под скалой, где добычу было удобно охранять. Пока шли через стан, русы толпились по сторонам и не сводили с греков угрюмых взглядов; с вызывающим видом упирая руки в бедра, словно показывая свои хазарские пояса с бляшками, или опираясь на ростовые топоры и копья, они молчали, и это давило сильнее, чем даже буря бранных возгласов. А Хельги был так спокоен, будто вел купца, который собирался расплатиться за полученное золотыми номисмами.

При помощи греческих отроков осмотрели добычу: серебро, оружие, ткани, драгоценную посуду, запасы вина и пряностей. Отложили имущество, захваченное в церкви – шелковые алтарные покровы и одежды священнослужителей, серебряные и золоченые сосуды, кресты, иконы-складни из серебра, книги в дорогих окладах. За несколько веков существования в богатом торговом городе, где было много христиан еще со времен ромейского владычества, самкрайский собор накопил немало богатства. Среди прочей добычи нашлось много серебряных и позолоченных, отделанных жемчугом и самоцветами окладов с икон: двести лет назад в Самкрай бежало немало поклонников икон, которых в ту пору гнали в самой Василее Ромеон. Они привезли сюда свои сокровища, и у их потомков дорогие оклады были отняты русами. Эти вещи доместик Марк тоже желал получить, но Хельги указал на условия: выдаче подлежит епископ с имуществом собора и пленные христиане, но не добро тех христиан, которые остались в Самкрае.

– Не стоит перегибать лук, иначе он лопнет у тебя в руках, – заметил ему Хельги. – Мне стоило немалого труда удержать моих людей от возмущения и склонить их принять ваши условия. Если же ваши требования будут расти на каждом шагу, то начнется бойня. Прямо сейчас.

– Твой брат будет казнен, – угрюмо пригрозил Марк.

– Но ты этого уже не увидишь. И твои люди тоже, нас ведь здесь втрое больше.

Справедливость этого довода Марк признал и согласился принять половину окладов, как и всего прочего. Отделив свою часть, наложил свинцовые печати со знаком креста и надписью: «Господи, помоги рабу Твоему Кириллу, стратигу фемы Херсон».

– Мы привезем это в гавань, там на причале и совершим обмен, – предложил Хельги. – Надеюсь, еще до вечера с этим делом будет покончено.