Наследница Вещего Олега - Елизавета Дворецкая

* * *

Третий приступ начался ближе к вечеру. Солнце уже раскалило камни так, что к ним было не притронуться; казалось, мозг под шлемом плавится от жары. Снова первой вверх по склону устремилась толпа пеших, огибая трупы и спотыкаясь о разбросанные конечности мертвых. Перед самими рогатками человеческих и конских тел было уже столько, что они сами по себе образовали немалую преграду. Привычные к верховой езде, в боевом снаряжении степняки бегали плохо, но всадники позади них, запустив свой хоровод, непрерывно осыпали русскую «стену щитов» стрелами и тем помогали своим продвигаться вперед почти без потерь – русы были вынуждены прятаться за щитами и не отвечали на стрельбу.

Зато ударили машины греков. Во время первых двух приступов отлично пристрелявшись, в этот раз орудийная прислуга точно накрыла конных хазар, разом выбив целые ряды. Движение «хоровода» сбилось: кони на скаку спотыкались об упавших, иные тоже падали, увеличивая беспорядок. Поток стрел почти прекратился, и тогда лучники русов, выглянув из-за щитов, смогли наконец дать ответ.

Однако часть пеших хазар, задыхаясь и порой падая, все же достигла рогаток. С близкого расстояния им навстречу полетели сулицы, потом в дело пошли жала копий и лезвия ростовых топоров.

Хазарский полководец наблюдал за битвой с вершины невысокого холма. Вокруг него теснились телохранители, над головой в островерхом шлеме, богато отделанном золотом, развевался стяг из конского хвоста. Хельги иногда поглядывал на него, но на таком расстоянии не мог разобрать лица.

Конные стрелки вдруг пришли в движение. Большая их часть откатилась назад, но отряд сотен в пять помчался вверх по склону. У самых рогаток еще продолжалась схватка: русы сдерживали натиск пеших хазар. Доскакав до этого места, всадники начали стрелять прямо с седел, поверх голов своей пехоты, выбивая из русского строя одного за другим. Иные совместно с пешими тянули веревки, зацепленные за бревна. Здесь могучие машины греков ничем не могли помочь. Конным лучникам отвечали стрелки русов и греков.

Даже сквозь топот копыт, лязг и крики Хельги расслышал треск ломающегося дерева: в одном месте стена рогаток лопнула и стала падать, ощерившись обломками и щепой. Но на месте деревянной стены встала живая: Стейнтор Глаз со своей дружиной заткнул прореху и оттеснил было сунувшихся туда хазар.

Хуже было там, где желтая пыль дороги переходила в серый камень утеса. Здесь закрепить колья засеки было невозможно, и натиск пеших и конных выбил сразу несколько рогаток, скрепленных между собой. Иное дело, будь здесь настоящая засека из толстых ветвистых стволов, какими славяне когда-то встречали хазар в глуши своих лесов; но во всей Таврии не росло и десятка таких деревьев.

Хазары с воплями хлынули в прореху. Тела убитых падали наземь, но живые лезли прямо по трупам, тесня защитников.

Взвыл боевой рог. К опасному месту ринулся во главе своих телохранителей Асмунд, стоявший ближе. Но тут наконец вступил в дело Леонтий со своим отрядом. Плотно сбив ряды и выставив вперед копья, греки ударили, не сбавляя шага, и на остриях вынесли уже почуявших победу хазар обратно в пролом. Русы подперли их с боку, восстановив рубеж обороны.

Еще какое-то время хазары продолжали лезть на копья, а затем их напор ослабел. Как прибой от скалы, они отхлынули назад и покатились вниз, под уклон. Никто даже не стрелял им вслед.

Солнце клонилось в море – красное, будто полное пролитой за этот долгий день кровью и тяжелое от нее. И тогда, когда русы ожидали последнего на сегодня приступа, хазарское войско развернуло коней вспять и стало удаляться.

* * *

Из-под камня вылезла сколопендра. Пестрянка следила за ней, пока тварь не скрылась в пучках травы: говорят, они ядовитые. Потом испустила тяжкий вздох и посмотрела на море из-под края мафория. Море сияло синим блеском, но даже это приятное зрелище уже утомило ее. С трех других сторон расстилались склоны гор, сбегающие к заливу – желтая каменистая земля, спаленная солнцем трава.

Как она уже устала от этой режущей глаз желтизны и острого блеска волн под солнцем, как соскучилась по зелени, по мягкому сероватому небу… Вспоминался тот день перед Купалиями, когда они с Хельги носили припас для Буры-бабы: мелкая морось, влажные еловые лапы, высокие травы, от которых промокал подол сорочки, водянистая красная земляника на мокрой ладони… Пестрянка невольно улыбалась, чувствуя, как смягчается сердце. Чуть больше года миновало, а кажется – тысяча лет.

Два дня назад войско вернулось с перевала и теперь отдыхало. В первую ночь после отступления хазар оттуда ушла только половина русов; сменяясь, одни спали, другие сторожили на случай внезапного возвращения Песаха. На следующий день, выслав вперед дозоры, сошли на склон. Отроки собирали тела хазар, снимали пояса, оружие, пригодную одежду, обувь. Многие слышали, что степняки носят особые черевьи, к которым пришиты трубы из кожи, закрывающие ногу почти до колена, но иные лишь теперь увидели их своими глазами. При езде, говорят, это удобно, но в такую жару ноги в этих трубах чуть ли не плавились, поэтому натянули добычу лишь самые горделивые. Снимали с конских трупов седла и сбрую.

Из города пришли присланные стратигом сугдиане – закапывать покойников хазар. Оставить их без погребения было немыслимо: при такой жаре уже скоро не то что в долине, а и в самой Сугдее станет нечем дышать. Сотни трупов людей и лошадей везли и волокли к глубокой расселине в скалах; над головами тучей жужжали мухи. Перетащив все, засыпали камнями и землей.

Своих мертвых русы и русичи хотели сжечь, как велит обычай, но оказалось, что негде взять столько дров. Местные жители топили печки то соломой, то плавником, то сушеным навозом; вскипятить воду в горшке жара хватит, но сжечь тело… В конце концов, разложили костры из соломы и плавника поверх уложенных в яму тел, а как топливо прогорело, засыпали землей. Каждому погибшему Хельги велел выдать полный набор снаряжения. Чего не хватало – добавить из добычи, чтобы был и топор, и стрелы, и щит, и копье, и даже шлем.

– Вот ведь дедки подивятся, – пробормотал Перезван; в его родовой дружине оказалось шестеро погибших, в том числе родной младший брат Святигость. – Никто еще из наших к дедам со щитом и в шеломе не являлся. Соберутся небось, расспрашивать начнут: а это что, а то зачем, а это для чего?

– Но они могут гордиться, что твои братья погибли со славой, как воины! – Хельги хлопнул его по плечу.

– Не знаю… – Перезван подавил вздох. – Может, скажут, и куда вас лешии понесли, сидели бы дома! Таврия, Боспор! Да деды веками жили, слов таких не знали! А наши, вон, головы сложили здесь. Зачем, скажут? Какое ваше дело, скажут? Не трогают Киев больше хазары, ну и ладно, на кой было самим к ним лезть?

– Ради славы земли Русской! – ответил ему Асмунд. – За это стоит голову сложить! Чтобы и на Боспоре, и в Таврии, и в каганате самом знали русь и опасались нам поперек дороги становиться! Разве это не дело? Объясни там дедам своим!

– А они скажут – где та Русская земля…

– Где мы, там и она!