Чертово колесо - Михаил Гиголашвили

Неделя в Амстердаме пролетела, как одни сутки. Нугзар и Сатана заходили в «Кабул» только для того, чтобы полежать, подмолотиться и запастись деньгами.

Они продали последние кольца в первом попавшемся ювелирном магазине, где им вежливо объяснили, что им еще здорово повезло, ибо в бриллиантах особой нужды нет — вон сколько вокруг магазинов, салонов и «даймонд фактори»! За несколько дней можно получить на заказ любые бриллианты любой величины и чистоты в неограниченном количестве, в какой угодно оправе и по самой низкой цене. Тут — сердце этого промысла, так что… Они не торговались. Сатана сразу отправился к проституткам, хотя утренние девки были мало привлекательны и рассчитаны лишь на снятие похмелья. Но он все равно поспешил по набережной. Нугзар шел следом, пытаясь вспомнить, где сидит та маленькая китаянка, которая ему пришлась по телу и душе — настоящая игрушка, носи с собой в кармане… Но с утра город выглядел иным, чем ночью. Переулки и закоулки напоминали друг друга. И азиаток было мало — толстые и неповоротливые, как тапиры, негритянки и грубые заспанные мулатки торчали в погасших витринах.

Нугзар шел следом и удивлялся, как быстро Сатана врастает в чужой город: вот перебросился парой слов с барыгами, помахал рукой двум дешевым проституткам из подвала, попросил прикурить, купил пива, угостил Нугзара, на ходу заделал большую мастырку и закурил ее по дороге, уже не таясь от полицейских и не шарахаясь от голубых униформ.

Они договорились встретиться через пару часов в «Кабуле». Нугзар отправился на главную улицу, которая начиналась от вокзала и показалась ему такой обольстительной в день приезда. Всюду все было «о'кей». Он заметил, что на особо важных салонах тексты выполнены красивой прописью, золотом на бархате, а в антикварных лавках нет цен. Из больших магазинов веяло прохладой и пустотой, зато в магазинчиках победнее толпился народ.

Его поразил магазин каминов, где в огромном многоугольном зале были сложены целые печные системы, от первобытных очагов до модерна. Тут же стояли наборы щипцов, экранов, решеток, всяких острых железок и прутьев. Около первобытного очага лежали бараньи шкуры и блестели древка копий.

В магазине шахмат он потрогал резного полуметрового коня из алебастра, горящего изнутри неземным свечением. А магазин люстр напомнил ему что-то космическое из-за обилия железных суставчатых шарниров и стоек, гибких стальных жгутов, серебристых прожекторов, цепких клешней, замысловатых абажуров!

То, что он вначале принял за зимний сад, оказалось магазином мрамора: пирамиды, шары, колонны и кубы, раскиданные среди кустов и листьев, продавались за тысячи. Значит, у кого-то есть такие сады для этого…

В магазине яхт у него вежливо поинтересовались, для судна какого водоизмещения он желает выбрать оборудование.

— Пока еще не знаю, — с достоинством ответил Нугзар и прогулялся по залам среди блеска ручек, поручней, плафонов, перил, люстр, рулей, якорей, барометров, иллюминаторов.

Осмотр ювелирных салонов и валютных будок он оставил на потом, один раз, впрочем, очень внимательно исследовав герметичную будочку, в которой коротко стриженный меняла в красном галстуке манипулировал с валютой.

Но что вообще делать?.. Скоро виза и бабки станут проблемой… Очевидно, надо вернуться в Союз, взять спрятанные цацки и деньги, сделать визы и уехать, уже надолго. «За деньги сейчас все возможно сделать» — вспомнил Нугзар слова Лялечки. Лишь бы не было розыска на них… Если ехать — только на поезде, из Ленинграда.

Они встретились с Сатаной, пообедали на улице, причем Сатана, поджимая ноги и давая проехать «порше» и «мерседесам», говорил с набитым ртом:

— Приятно, черт побери! Все вежливые! И газов нет совсем! И воды много, клянусь мамой! — и показывал Нугзару украденные в сувенирной лавке серебряные ложечки.

Нугзару это, как всегда, не понравилось:

— Можно влипнуть, для чего тебе это?

Но Сатана все равно несколько раз за день забегал в отель, чтобы опорожнить карманы от всякой мелочи, которую таскал всюду, удивляясь глупой доверчивости голландцев:

— Их глаза надо глазами поймать на секунду — и все, бери, что хочешь!

— Сюда еще не доехали наши сограждане, — усмехался Нугзар. — Как доедут — все, хана Голландии! Смотри, не попадись!

Но Сатана отмахивался, хлопал по спинам хлипких барыг и запанибрата здоровался со всеми полицейскими, которые чинно гуляли по двое с тюльпанами в петлицах или же медленно катили в открытых машинах, следя за тем, чтобы барыги не выползали за пределы своего Розового квартала, а рокеры не обижали педерастов.

Сатане очень не понравилось, что ночью во многих магазинах сновали туда-сюда, как привидения, здоровенные псы:

— И не залезешь!..

— Охрана! Это настоящая страна и настоящие собаки, не то, что наши двуногие! — усмехался Нугзар, зная, что Сатана боится собак (был покусан в детстве).

Пока Сатана воровал или трахался, Нугзар сидел где-нибудь на солнышке, думал о разном. Хорошо, что он не нашел в ту ночь Смоленское кладбище, хотя довольно долго петлял с Гитой по ночному Питеру. Вернее, не хотел найти. Она не понимала, в чем дело. А он искал кладбище, хотя был уверен, что не отыщет его… В конце концов отпустил ее, хотя внутри все кричало, что нельзя оставлять такую тайну в памяти проститутки. Безрассудно! Но он все равно отпустил, предупредив напоследок, что если она проболтается о гинекологе, ее ждет верная смерть. Дал телефон Тите, который еще раньше, в первые дни приезда, обещал пристроить девицу к хорошей кормушке. «Поживи, осмотрись. Поймаешь фирму, финна или бундеса — и лети!» — сказал Нугзар на прощание, дав ей денег и присовокупив к серьгам то кольцо, которое должен был отдать Сове. Гита шепнула ему в ухо: «Всегда твоя, когда хочешь, где хочешь, твоя, мой хозяин».

В другой раз в кафе, пристально разглядывая огни каналов, Нугзар попытался объяснить себе, что он испытывает тут. Он словно возвратился в детство, в сказку, которую потерял, а сейчас вдруг обрел. Английский, на котором приходилось разговаривать, тоже напоминал о детстве. И он мурлыкал какие-то английские побасенки, вылезающие из глубин памяти, и удивлялся, что может, оказывается, не только понимать этот язык и довольно сносно объясняться на нем, но и помнит многое, чему его учила когда-то полная одышливая Изольда Францевна.

Через пару дней Нугзар уже узнавал здания на улицах — они вставали перед ним внезапно, как люди, вышедшие погулять, или следовали за ним по пятам, чтобы вдруг забежать вперед и оказаться перед глазами. Порой ему казалось, что он в каком-то новом Ленинграде — светлом, очищенном и украшенном. Почему-то часто вспоминалась мать, рано умершая, никогда не узнавшая, что на свете есть много чего, кроме кухни, стирки, уборки. Он думал и о жене, которую вывезет сюда, едва появится возможность.

И горевал о том, что столько лет прошло даром — в темноте и тесноте, в грязи и гонке!.. Сумеет ли он врасти в эту новую жизнь? И что для этого надо сделать?! Нугзар чувствовал, что тут многое не так, как там, откуда он родом. Но главное — тут он мог быть самим собой. А там он должен быть тем, кем должен быть. Тут маска не нужна, а там следовало носить ее постоянно, да еще следить за тем, чтобы никто не содрал ее насильно. Прошлая жизнь казалась куцей и малой. Здесь был открытый новый мир. Конечно, чтобы жить в нем, нужны деньги. Но это уже другой вопрос.