Хранитель вод - Чарльз Мартин

Когда редакторша поверила, что перед ней – тот самый человек, который прислал ей рукопись первого романа из сверхуспешной серии, Мари призналась, что ей известно имя автора, и спросила, действительно ли он написал свою последнюю книгу. Вместо ответа редакторша бросила взгляд на свой письменный стол, где лежала отпечатанная на принтере рукопись, страницы которой покоробились от слез.

Мари попросила дать ей прочесть книгу.

«А если я откажу?» – спросила редакторша, и Мари пожала плечами.

«Тогда я вернусь туда, откуда приехала, но мое сердце будет разбито. Как и ваше».

Эти слова растопили последний лед недоверия: редакторша согласилась, и следующие сутки Мари провела в ее кабинете, закутавшись в плед и глядя на снежное покрывало, укутавшее Центральный парк далеко внизу. Дочитав рукопись до конца, она вытерла слезы и покачала головой. «Не могу поверить», – сказала Мари.

Редакторша рассказала, как умоляла меня не бросать серию, но даже она слышала в моем голосе то, о чем писали в Сети. Со мной было покончено. Источник моего вдохновения иссяк.

«Он прощается, – сказала тогда Мари, проведя ладонью по влажным страницам рукописи. – Он добрался до конца нашей истории. И до конца моей».

Когда она собралась уходить, редакторша спросила, что намерена предпринять гостья. Прежде чем ответить, Мари долго смотрела на косо летящий снег за окном.

«Я хочу дать ему причину писать дальше. По крайней мере, попытаюсь…»

Потом потянулось томительное ожидание. Мари ничего не знала ни об Энжел, ни о Летте, ни об Элли. Ей было известно только, что я возвращаюсь в Ки-Уэст с оранжевым ящиком, в котором лежит пепел. Четырнадцать лет назад любовь ненадолго возвратила меня Мари, и она надеялась, что сейчас, спустя двадцать один год после нашей свадьбы, любовь снова направит меня к ней.

Но, когда мы в первый раз появились в монастыре и начали задавать вопросы, Мари посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась. Она попросила сестру Джун все отрицать, в надежде что мы развернемся и уедем. Однако, случайно увидев нас в окно, она сразу узнала Элли. Лицо девочки буквально заворожило ее. А еще она увидела, как я зашел в воду, чтобы развеять пепел, разглядела вытатуированные у меня на спине имена и догадалась: я по-прежнему стараюсь быть сильным, хотя на самом деле держусь из последних сил.

А еще Мари увидела Летту и поняла, что со мной все будет в порядке.

Накануне того вечера, когда Мари наконец решилась нас позвать, ей стало хуже. Болезнь вернулась с новой силой, и Мари поняла, что конец близок. Ей надо было спешить, но мне пришлось уехать, и последние часы своей жизни Мари провела с нашей дочерью. Она не стала ничего скрывать и рассказала Элли все. Кто она и кто ее родители. Кто такой я.

И вот теперь я стоял в неглубокой воде возле своего острова и слезы ручьями стекали по моему лицу. В руках я держал две урны. В одной был прах Мари – все, что осталось от моей любви, от моего сердца, от всего, что с самого начала было сосредоточием, стержнем моей жизни. В другой – в пурпурно-красной урне с кухонного стола – лежал пепел сотен тысяч слов, которые я адресовал Мари в моих романах. В этой урне лежало все, что мне когда-либо хотелось ей сказать.

Легкий бриз коснулся моей кожи, и я, обернувшись, поглядел на остров – на верхний этаж амбара, который был мне квартирой и кабинетом, на окно, в которое я смотрел в поисках вдохновения, на густо-зеленые кроны апельсиновых деревьев, где понемногу наливались соком оранжевые плоды. Я понимал, очень многое так и осталось не сказано, но я не знал, как это сказать, поэтому просто прочел вслух отрывок из некролога Мари.

«Некоторые люди тщательно прячут свои изъяны. Некоторые, напротив, выставляют их напоказ, но это ничего не меняет. Мы все несчастны и больны, наши крылья сломаны, а ноги едва выдерживают наш вес. Мне жаль, что я не разыскал тебя раньше.

Прости меня.

Впрочем, если бы ты сейчас стояла рядом со мной, ты бы наверняка сказала, что я сделал все как надо. Что я тебя нашел. Что каждое слово, которое я хотел тебе сказать, достигло твоего слуха и твоего сердца. И каждый раз, когда я думаю об этом – о том, как мои слова утешали и поддерживали тебя и как ты спала, прижимая мою книгу к груди или подложив под щеку, я чувствую, что мне становится… легче. Действительно легче, хотя, быть может, я уже никогда не буду чувствовать себя в полном порядке.

Я знаю, где бы ты сейчас ни была, тебе хочется знать ответ на один вопрос. Знай, я решил, что буду писать дальше. Почему?.. Просто потому, что у меня появилось много новых слов, которые я должен тебе сказать. Наша история не закончилась, во всяком случае, пока не закончилась. Я по-прежнему тебя люблю. Нет, я люблю тебя еще сильнее. И что бы ты ни делала, я уже не смогу любить тебя меньше.

Наша любовь не умрет.

В жизни каждого человека бывают минуты, когда ему приходится решать, как перейти от рабства к свободе. Бегом?.. Ползком?.. На четвереньках?.. Стоит ли это того? Очень ли будет больно? Не убьет ли это меня? Кто-то решает быстро, кому-то требуется больше времени, а некоторые так и не отваживаются сделать решительный шаг. Некоторым это вообще оказывается не по силам. Ты сделала этот шаг. И твой самый драгоценный дар как раз и заключается в том, что именно мне выпало провести тебя сквозь Врата.

Когда-нибудь, через много лет, когда я стану старым и немощным, когда усталость тяжким грузом согнет мои плечи, когда мой колодец окончательно высохнет, когда иссякнут слова и я уже больше не смогу уловить в воздухе твой тонкий аромат, я снова шагну в эти воды и погружусь в них с головой, чтобы ты снова наполнила меня изнутри.

Любовь – как вода. Как ее ни режь, как ни терзай, как ни разбрызгивай, пройдут минуты, и она станет такой же, как была. Отдельные капли сольются друг с другом, словно ничего не произошло. Не останется ни шрамов, ни следов, поверхность снова станет гладкой, а огромная масса воды – целой. Только чистая, прозрачная, прохладная вода… Любовь, как вода, тоже заполняет собой все пустоты и неровности; она истекает из самых глубоких наших ран, утоляя боль и снова делая нас целыми. Исцеляя. Вот такое это непостижимое чудо – любовь! Чем больше ты даришь ее окружающим, тем больше у тебя остается. Я не понимаю, почему так происходит. Я знаю только одно: это так и иначе просто не может быть!»

Договорив последние слова, я перевернул урну, и прах Мари рассеялся по воде, образовав вокруг меня хорошо различимое серое облачко. Его крошечные частички липли к коже, и их тут же смывали плещущиеся у моих колен маленькие волны.

Потом я высыпал в воду пепел всех написанных мною слов. Я знал, что с ними Мари будет уютнее. Что они согреют ее. Напомнят, если она забудет. Если эта вода вдруг заговорит, я хочу, чтобы у нее был мой голос и чтобы каждая волна снова и снова повторяла только одно: что бы Мари ни сделала тогда или сейчас, я буду любить ее всегда.

И ничто, ничто и никогда нас не разлучит.

Любви это по силам. Она изгоняет боль, тьму, страх – все, что однажды может погрузить нас на самое дно. Любовь напоминает нам, кто мы есть и какой путь нам изначально уготован. Какими мы должны стать. Ничто и никогда не сможет ее одолеть.