Век Наполеона. Реконструкция эпохи - Сергей Тепляков

Собранные всеми способами деньги вывели на поля австрийцев. Еще недавно они, вместе с Суворовым, били французов. Участвовавший в Итальянском походе Мелас в общем-то выиграл и битву при Маренго 14 июня 1800 года, где его противником был сам Наполеон – если бы не пришел Дезе, судьба Европы могла бы быть другой. Это поражение не сломило упорства Австрии. Однако 3 декабря Моро, тогдашний соперник Наполеона в славе, разгромил австрийцев при Гогенлиндене. Был еще шанс решить судьбы мира одной бочкой пороха: 24 декабря 1800 года в Париже грохнула «адская машина» на улице Сен-Никез! Но Наполеона, который по этой улице ехал в оперу, спасло чудо – кучер выпил ради Рождества и поэтому гнал быстрее обычного.

В конце концов Австрия приняла позу покорности: 9 февраля 1801 года в Люневиле были подписан австро-французский мир, оставлявший за Францией право выносить окончательные заключения по немецким делам. Однако Питт испортил Наполеону торжество: 11 марта 1801 года в Петербурге заговорщики задушили переметнувшегося во французский лагерь императора Павла. Бонапарт видел в событиях прямую связь: «Они промахнулись по мне на улице Сен-Никез, зато попали в Петербурге!» – сказал он.

Про то, как создавать заговоры и оплачивать наемных убийц, Адам Смит не писал ничего. Питт вступил на ту тропу, которая вряд ли ему нравилась – его отцу, премьеру Англии в пору Семилетней войны, ничем подобным заниматься не приходилось. Питт шел в парламент, чтобы обсуждать с политиками судьбы мира, а вместо этого приходилось через английского посла в Петербурге Уитворта инструктировать русских заговорщиков. С Жоржем Кадудалем, французским роялистом, партизаном и террористом, Питт беседовал напрямую без посредников. При этом дипломатических экивоков Кадудаль не понимал, а слов «убить Бонапарта» Питт выдавить не мог. Сошлись на приемлемой друг для друга формуле «главный удар».

Все это Питт принял как должное – «надо так надо» – но именно в те годы он и начал устанавливать свои алкогольные рекорды – по 8–10 бутылок в день. И было отчего: ведь даже по его сторону баррикад не было единства. В 1801 году Великобритания с Ирландией подписала Акт об унии, положения которой позволяли ирландцам занимать правительственные посты, становиться членами парламента и давали ирландским католикам равные с английскими протестантами права. Питт полагал, что это обеспечивает Англии прочный тыл, и уже только поэтому условия унии надо исполнять, король же заявил, что это будет «нарушением его коронационной клятвы». (Возможно, король руководствовался еще и воспоминаниями о том, как в 1769 году англичане, узнав о предполагавшемся расширении прав католиков, устроили форменный мятеж). Все, ради чего жил Питт, рушилось.

К тому же личный мир Питта – его частная жизнь – был скудный и скучный. В 1792 году от Питта была без ума одна из первых красавиц Англии Элеонора Эден.

Однако Питт предпочел не заметить эту любовь. Тогда же его пыталась окрутить мать 17-летней Жермены Неккер, которая еще не стала писательницей де Сталь, а была просто дочерью министра финансов Людовика XVI. До свадьбы не дошло – Питту просто не о чем было с ней говорить. Они могли бы сойтись в ненависти к Бонапарту, но не совпали по времени – для Жермены он стал врагом только в 1803 году, когда для Питта уже никто и ничто, кроме борьбы, не существовал.

Одно время борьба как будто сошла на нет: 1 октября 1801 г. в Лондоне было подписано предварительное соглашение, а 26 марта 1802 г. в Амьене заключен формальный мирный договор. Англии надлежало вернуть Франции все захваченные у нее колонии, беспрепятственно выпустить французов из Египта, вернуть ордену Иоанна Иерусалимского Мальту. Ионические острова были обращены в «Республику семи островов», которую контролировали Турция и Россия. Англия обязывалась не вмешиваться в дела новосозданных французами республик в Италии, в Голландии (Батавская республика) и Швейцарии (Гельветическая республика). Именно по условиям Амьенского мира король Георг III отказался от лилий в своем гербе и от титула французского короля, которые его предшественники носили со времен Столетней войны. Амьенским миром Наполеон говорил Англии: «Знай свое место!» и этим местом определял Британские острова. Договор вряд ли мог радовать привыкшую к победам Англию, однако Англия радовалась – уж слишком она была измучена войной. Узнав о договоре, английский простой люд впрягся в карету французского посла Лористона вместо лошадей и повез его по Лондону с криками: «Да здравствует Франция! Да здравствует Бонапарт!»

Но либо радость была недолгой, либо радовались все же не все. Большинство колоний в Атлантике, которые надлежало вернуть, англичане так и не передали французам. По этой и по целому списку других причин улучшение отношений между странами очень быстро сошло на нет.

В апреле 1803-го король снова сделал Питта премьером. Питт снова начал готовить войну, которая была объявлена 16 мая 1803 года. Причины ее Питт объяснял парламенту так: «Бонапарт захватил всю власть во Франции, разрушая мир жидким пламенем якобинских принципов». Мысль эту даже в парламенте разделяли не все: за войну проголосовали 367 депутатов, но немало – 67 – были против.

Война была объявлена, но воевать было некому! В Вене, несмотря на разгром 1800 года, звали Наполеона «театральный монарх» и полагали, что он ничего не знает, ни к чему не готов и бездействует, потеряв голову от стыда и затруднительности положения. Иначе говоря, они жили в заповедном мире своих грез, ожидая, что все развалится само собой. Терявший терпение Питт говорил: «Эти господа в Вене всегда отстают на год, на войско и на идею». Пруссия боялась, а Россия считала, что раз Наполеон пока не ее проблема, то он и не проблема вовсе.

При этом, занимаясь уговорами, Питт знал, что Наполеон-то занят конкретными делами: с июня в Булони началась подготовка грандиозного десанта, в котором предполагалось собрать более 150 тысяч человек для переброски в Англию. Булонский лагерь, мягко говоря, нервировал Питта и Англию. Сухопутной армии королевство по сути не имело. По всей стране записывались добровольцы, в скором времени набралось 300 тысяч людей, одетых в мундиры и кое-как умеющих маршировать, – но разве не разгонял Наполеон раз за разом армии посерьезнее? Англии снова нужны были штыки – чужие штыки.

20 марта 1804 года был расстрелян 32-летний герцог Энгиенский, сын герцога Бурбонского, внук принца Конде. Это вышло очень кстати, невероятно кстати, чересчур кстати. После этого у всех должны были развеяться последние надежды на то, что с Наполеоном удастся ужиться. И они пропали – хотя не сразу и не у всех.

В убийстве герцога обвиняют Наполеона. Однако вполне вероятно, что он виновен лишь постольку, поскольку в герцога стреляли солдаты его, Наполеона, армии. Логическая цепочка был такова: взятый 9 марта 1804 года Жорж Кадудаль без запирательств пояснил, зачем он в Париже: чтобы организовать убийство Первого консула и возвести на престол «французского принца». За несколько дней до этого был взят Пишегрю. Кадудаль был роялист, партизан и террорист. Пишегрю был бывший республиканский генерал, завоевавший в 1795 году Голландию, но потом уличенный в связях с Англией и осужденный за это на каторгу. С каторги – из Французской Гвианы – Пишегрю чудом бежал.