Алая аура протопарторга. Абсолютно правдивые истории о кудесниках, магах и нечисти самой разнообразной [litres] - Евгений Юрьевич Лукин

святой водой… Это же верная смерть! Бывает, что за месяц сгорают… Зато глюки, говорят, сильнейшие: кое-кто даже ангела видел…

А ведь судя по всему, городской нечисти придёт скоро один большой аминь. Да и сельской тоже. Водяные все травленые: привыкли за годы химизации к промышленным отходам, а теперь вот, по слухам, сами дозу ищут – за литр кислоты реку остановят.

Оглашая гулкую подмостную полость тихими причитаниями, Анчутка добрёл почти до середины полотна (причём водная гладь внизу всё удалялась и удалялась), потом вдруг замер и попятился. Впереди во всю ширь зернистого бетонного дна была туго натянута бельевая верёвка, пропитанная елеем. Ну не изверги, а? Одно слово – люди! И тут дорогу перекрыли… Домовой всмотрелся и приметил, что на той стороне, отступя шага на три от первой преграды, кто-то размашисто нанёс на бетон коричневой масляной краской ещё и магические знаки запрета.

Стало быть, и под мостом не пробраться… Беженцы-то, они, видать, никому не надобны: ни Лыцкой Партиархии, ни баклужинской Лиге Колдунов.

* * *

Поскольку лыцкое левобережье по идейным соображениям переходить на летнее время отказалось, вечер здесь наступал на час раньше. Зеркала заливных лугов отражали золотисто-розовый закат. Меж корней сухого пня, намертво вцепившегося корявой пятернёй в пригорок, при желании можно было заметить кое-что, пням, как правило, несвойственное. Некий, короче, шар, покрытый то ли мхом, то ли пухом. Время от времени этот округлый комок шевелился и удручённо вздыхал, что позволяло сделать осторожный вывод о принадлежности его к царству животных – и уж ни в коем случае не растений.

В вышине по-прежнему ныло и скрежетало. Время от времени с небес падал американский штурмовик и с тупым бычьим рёвом проходил на бреющем полёте над дальним пастбищем. Вконец распоясавшиеся милитаристы гоняли коров.

Анчутку познабливало. Старый, высохший до сердцевины пень был чуть ли не единственным предметом в округе, возле которого беглый домовой мог прикорнуть безбоязненно. А к живым деревьям лучше даже не прислоняться. Березы – патриоты, дубы – коммуняки… Хорошо хоть травка по молодости дней своих зелена, всем довольна и в политику пока не лезет. Лезет к солнышку.

Стало быть, в Баклужино Анчутке не попасть. Даже если завтра он сумеет пробраться к терминалу и проникнуть тайком в какую-нибудь машину, направляющуюся за бугор, – всё равно ведь блок-поста не минуешь. А там досмотр… И возвращаться некуда…

Ох, люди, люди! Сначала страну развалили, теперь вот до области очередь дошла… Да и нечисть тоже хороша! Эти, к примеру, катакомбные… Откуда они вообще взялись? До путча про них никто и не слыхивал. С виду домовой как домовой, а туда же – задаётся почище лешего! Вы, говорит, советской власти задницу лизали, с органами сотрудничали… Ну, допустим, сотрудничали! А ты в это время где был? А я, говорит, в это время в катакомбах сидел…

Ну, укажите в Сусловской области хотя бы одну катакомбу!

Анчутка завозился, устраиваясь поудобнее меж двух корней, и вскоре накрыло его сновидением, да таким, что хуже не придумаешь. Приснился ему старый, будь он неладен, знакомец – следователь НКВД Григорий Семёнович Этих. Сибиряк, наверное…

– Ах ты, вражина… – с каким-то даже изумлением оглядев затрепетавшего во сне Анчутку, вымолвил он. – Существуешь, контра? Материализму перечишь, прихвостень поповский? Ты же хуже Врангеля, пр-роститутка!..

Анчутка попытался ему объяснить, что всё не так, что никакой он не прихвостень, – сам, если на то пошло, от попов натерпелся при царском режиме… На коленочке вон до сих пор шрамик – кадилом огрели…

Глаза Григория Семёновича просияли нежностью.

– В попутчики набиваешься? – вкрадчиво осведомился он. – Ах ты, с-сукин кот, подкулачник… Думаешь, не знаем, в чьей ты избе обитал до семнадцатого года? Ну ничего – дай срок, покончим с троцкистами, а там и до вас чертей леших доберёмся! Всё ваше семя потустороннее под корень выведем… – Потом вроде как смягчился, смерил оком, спросил ворчливо: – Ну и что он там, этот твой новый жилец? Так целыми днями и молчит? Может, хоть во сне бормочет? Ну там про Карла Радека, например…

* * *

Внезапно домовой почувствовал опасность – и проснулся. Противоположный берег был ещё позолочен закатом, а по этой стороне уже воровато крались от дерева к дереву сумерки лиловых денатуратных оттенков. Прямо перед Анчуткой глыбой мрака квадратилась приземистая фигура в чёрной рясе. Но что самое жуткое – вокруг фигуры, как солнечная корона в момент полного затмения, сияла косматая, нечеловечески мощная аура алого цвета.

– Кто таков? – прозвучало сверху.

– Анчутка… – прошептал домовой, понимая, что пропал. Уж лучше бы он на лешего нарвался…

Незнакомец помолчал, недоумевая. Действительно, встреча озадачивала: домовой – и вдруг на лоне природы.

– Дом, что ли, сгорел?

– Нет… – безрадостно отвечал Анчутка. – Сам ушёл…

Слова гулко отдавались над вечерней водой.

– А-а-а… – Незнакомец понимающе покивал. – Беженец… А чего сидишь? Собрался бежать – беги.

Анчутка всхлипнул:

– Плавать не умею…

Кажется, незнакомец усмехнулся.

– Вот и я тоже… – неожиданно признался он и, кряхтя, присел рядом.

Изумлённо скрипнул от внезапной тяжести старый корень. Алая аура накрыла Анчутку, обдав не то жаром, не то холодом. Домовичок обомлел, потом осторожно скосил робкий выпуклый глазик. В тёплом прощальном полусвете, наплывающем с баклужинского берега, он теперь мог разглядеть своего соседа в подробностях.

Был этот человек сутул и грузен. Пегая борода – веником, волосы на затылке собраны в хвостик. Обширная выпуклая плешь, лицо – мрачное и в то же время брюзгливо-насмешливое. От рясы будоражаще веет ладаном и прочей наркотой. На правой стороне груди приколот деревянный орден, почему-то внушающий невольный трепет.

– А ты кто? – отважился Анчутка.

Незнакомец хмыкнул, покосился весело и грозно.

– Про Африкана слышал?

Анчутка только ойкнул и вжался спиной в трухлявую кору пня. Слышал ли он про Африкана? Да кто ж про него в Лыцке не слышал? Его именем бесов изгоняли, не говоря уже о прочей мелкой нечисти.

– Ну, не дрожи, не дрожи… – Огромная ладонь грубовато огладила вздыбленный загривочек Анчутки, и домовой наконец рискнул открыть глазёнки. – Или это ты от холода так?

– Ага!.. – соврал Анчутка.

– А вот мы сейчас костерок разведём, – утешил страшный собеседник и поднялся, хрустнув суставами. – А то и меня тоже что-то пробирать начинает… Ну-ка, посторонись.

Анчутка поспешно отскочил от пня шага на четыре. Африкан же насупился, воздел широкие ладони и невнятно пробормотал нечто такое, от чего домовой в страхе попятился ещё дальше. Разобрать ему удалось всего несколько слов: «Из искры – пламя», ну и, понятно: «Во имя Отца и Сына…»

Сухой пень громко треснул