Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944 - Гарольд С. Дойч

Голландцы практически не сделали ничего, чтобы поднять репутацию Саса и его информатора в глазах Брюсселя. Когда Сас был особенно настойчив по поводу очередной даты нападения, эта информация передавалась бельгийцам через их военного атташе в Голландии полковника Дипенрикса. Однако в ней содержались понижающие ценность информации оговорки, как, например, в донесении Дипенрикса от 5 апреля 1940 года: «Я хотел бы добавить, что 3–й (оперативный) отдел голландского Генерального штаба не относится к указанной в сообщении новой судьбоносной дате слишком серьезно».

Когда Остер сообщил Сасу 3 апреля 1940 года о своей уверенности в том, что вторжение в Скандинавию состоится в середине следующей недели (8—10 апреля), у него не было еще информации о точной дате общего наступления на Западе. Он, однако, опасался, что это наступление совпадет по времени с вторжением в Скандинавию. В конце разговора он попросил Саса передать информацию датчанам и норвежцам, а также английской разведке. Сас сразу поспешил в свое посольство, чтобы отправить шифрованную телеграмму, но оказалось, что советник посольства, который один только имел право отправлять подобные сообщения, уже ушел. Голландскому военному атташе ничего не оставалось, как связаться по телефону с адъютантом военного министра капитаном Крулсом, с которым они установили простой шифр передачи информации о дате наступления: они договаривались о дате совместного обеда, которая означала, что наступление намечено на месяц позже этой даты. Сас таким образом закодированно передал дату 9 мая 1940 года, но не смог сообщить по телефону об угрозе двум Скандинавским странам – никакого шифра на этот счет не было предусмотрено, а делать более или менее открытые намеки было нельзя, поскольку разговоры почти наверняка прослушивались.

Поскольку информация, переданная Остером, главным образом касалась напрямую двух Скандинавских государств, выбранных Гитлером своими очередными жертвами, Сас стал думать, как лучше назавтра выполнить поручение Остера и оповестить эти страны о грозящей им опасности.

Хотя Сас и не выделяет это, главной его задачей на следующее утро было направить в Голландию шифротелеграмму с подробным описанием угрозы для двух северных стран и просьбой передать эту информацию английской разведке. Он также выразил готовность приехать в Гаагу, и, как сформулировал это бельгийский военный атташе в Голландии, «лично подтвердить и дополнить то, что было сказано в телеграмме».

Однако сначала он хотел выполнить поручения Остера и проинформировать обо всем норвежцев и датчан. Передав, как обычно, необходимую информацию своему другу Готалсу, Сас решил вручить информацию и советнику норвежского посольства в Берлине Ульриху Стангу, которого он немного знал. Сасу было известно, что норвежский дипломат обычно обедал в гостинице «Адлон», и отправился туда. Увидев Станга за стойкой бара, Сас подошел к нему и как бы невзначай задал дежурный вопрос: «Как вы оцениваете сложившуюся ситуацию?» И услышал в ответ: «Некоторая опасность существует; англичане, возможно, захотят высадиться в Норвегии». Ошеломленный Сас воскликнул: «Что? Англичане хотят высадиться в вашей стране? А вы знаете, что в следующий вторник в Норвегии должны высадиться немцы?» Станг, демонстрируя жестом явное недоверие к словам Саса, сказал: «Ерунда! Это невозможно». Сас сумел на это лишь ответить предложением встретиться в следующий вторник, чтобы удостовериться, кто был прав[195].

Позднее Сас узнал от Остера, что Станг был сторонником Квислинга и поддерживал нацистов; он предпочел вернуться в оккупированную фашистами Норвегию после того, как норвежское посольство покинуло Берлин. Стоит ли говорить, что Станг даже и не думал о том, чтобы передать предупреждение Саса в Осло.

Днем 4 апреля 1940 года Сас связался с датским посольством в Берлине и встретился с военно–морским атташе Койлсоном, который был крайне озабочен услышанным и обещал немедленно передать эту информацию с курьером в Копенгаген. Несколько дней спустя из Дании пришел ответ с теплыми словами благодарности от датского правительства, хотя трудно сказать, насколько полезной оказалась подобная информированность для страны, которая, несмотря на предупреждение о грозящей опасности, просто не имела сил и средств, чтобы оказать сопротивление. По иронии судьбы предостережения Остера достигли именно той страны, где они только подчеркнули и усилили ощущение беспомощности, которое там преобладало, и наоборот, не достигли тех стран, где они могли быть действительно спасительными. Сообщение так и не достигло Лондона, несмотря на тесные контакты между разведками Голландии и Англии[196].

Голландская разведка просто проигнорировала просьбу передать предоставленную Сасом информацию их английским коллегам. Хуже того, никто не сообщил Сасу, что по его информации ничего не было сделано, в результате чего он и передавший ему сведения Остер не могли попытаться исправить положение и предпринять новую попытку уведомить англичан о планах Гитлера. В свете этого стоит пожалеть, что Сас не поехал в Гаагу 4 апреля 1940 года, как он ранее предлагал. У нас нет точной информации о том, почему это случилось: либо он не хотел получить «очередную порцию разочарования» от контактов с руководством, серьезно не воспринимавшим его предостережения, либо ему запретило приезжать в Гаагу его непосредственное начальство. А ведь если бы он прибыл в Гаагу, даже пусть и на очень короткий срок, он наверняка узнал бы о том, что англичанам его информация не была передана, и, соответственно, попытался бы исправить положение, а также сообщить об этом Остеру, который постарался бы предупредить англичан по другим каналам. Лишь несколько месяцев спустя, когда Сас прибыл в Лондон, он узнал от руководителя английской разведки, что переданное им сообщение не было получено.

Вместе с тем было бы неверным полагать, что, получи англичане и норвежцы предостережения вовремя, они были бы в состоянии предпринять такие меры, которые сорвали бы замысел Гитлера. Как часто бывает в истории, никто не может утверждать, что ее ход изменился бы под влиянием определенных событий, которым, однако, не суждено было состояться, как, впрочем, нельзя утверждать и обратное – то есть быть уверенным, что все было уже предопределено и в любом случае ничего бы не изменилось.

Поведение голландцев объясняется тем, что они испытывали в отношении полученной информации одновременно недоверие и опасение. Высшие военные круги Голландии, которые как раз в это самое время говорили своим бельгийским коллегам о том, что не воспринимают информацию Саса «слишком серьезно», не спешили передавать великой державе информацию, в достоверности которой сами не были уверены. С другой стороны, они опасались, что, если информация о передаче предостережений англичанам и норвежцам дойдет до Германии, у нее появится повод обвинить голландцев в нарушении нейтралитета, чего голландцы серьезно опасались. Это тоже, вероятно, сыграло свою роль в том, что полученная от Саса информация не была передана в Осло.