Анжелика в Квебеке - Анн Голон

— Это не мешает ему бегать за проститутками.

— Вы сами его подталкиваете к этому, отвергая его. Вы выставляете его на посмешище своей злобой и неоправданными обидами. Я же считаю его обаятельным, смелым, приятным в общении. Я испытываю к нему огромное уважение.

— Вы расцениваете его как очередную жертву, вы, соблазнительница! Оставьте моего мужа в покое!

— А вы моего!

— Вам мало моего сына, который мучается от любви к вам? Вам нужен еще и отец?

— Я не способна на безумства, которые дают ростки в уме вашего сына. Я ничего, кроме скуки, к нему не испытываю. А вот ваш интерес к работам моего сына кажется мне неискренним. Вы льстите ему, интересуясь его картами, путешествиями, а видите в нем его отца!

— Вы бредите! В отличие от вас я не распутница…

— Вы обвиняете меня в том, что я соблазняю вашего сына! А на самом деле вы просто злитесь на него и на меня, потому что, влюбившись, он ускользает от вас.

— Да! — взорвалась Сабина. — У меня никого нет, кроме него. Когда он вернулся, я не узнала его. В Тадуссаке он встретил вас, и он совершенно изменился. Мне показалось, что он возненавидит меня. Он стал тенью Флоримона, потому что это еще один способ быть рядом с вами. Разве я совершила что-то ужасное, заинтересовавшись путешествием Флоримона и моего сына, я просто хотела быть к нему поближе… И мальчики были довольны, в их возрасте любят поговорить о подвигах, о своих увлечениях. Вы слишком многого от меня требуете, я не хочу терять своего сына. Без него моя жизнь бессмысленна, можете вы это понять?

— Я понимаю лишь то, что вы очень завистливы и хотите завладеть всем миром.

— Возвращаю вам ваш комплимент. Вам не стоило упрекать меня, в то время как вы привлекаете к себе любовь всех мужчин, даже служителей церкви, таких, как господин де Ломени, Мальтийский рыцарь.

— Вы тоже недалеко ушли. Ваше увлечение духовником всем известно.

— Мой духовник! — воскликнула г-жа де Кастель-Моржа, прижав руку к груди, казалось, она потеряет сознание. — Вы клевещете! О каком духовнике вы говорите?

— Естественно, о пресвятом отце Себастьяне д'Оржевале.

— Он мой духовный наставник! Как вы могли вообразить!

— Я ничего не воображала! Проявления вашей привязанности никого не могут обмануть. Весь город насмехается над вами…

— Вы змея!

— Я просто откровенна. Я не отказываюсь по моральным принципам от привязанностей моего сердца и моего тела и считаю это более нравственным, чем ваше лицемерие. Вы разрушаете свою жизнь, Сабина, считая, что наши любовные порывы ниспосланы нам Дьяволом. Вы тоже влюблены, страстно влюблены…

На этот раз г-жа де Кастель-Моржа и де Пейрак расстались смертельными врагами. Не могло быть и речи о примирении. После такой внезапной и яростной ссоры остался горький осадок, Сабина была в отчаянии, а Анжелику мучили угрызения совести.

В тот же вечер Анжелика получила письмо от рыцаря Ломени, что немного развеяло ее огорчения. Он приглашал ее на санную прогулку с пикником в следующее воскресенье, к водопадам Монморанси. Организовали эту загородную прогулку г-жа де Меркувиль и г-жа де ла Водьер. Соберется почти половина города. Г-н д'Арребуст оставил свои сани в полном распоряжении г-на де Ломени, а тот, в свою очередь, просит разрешения Анжелики сопровождать ее, как верный рыцарь. Она сразу же согласилась, о чем и сообщила в письме, отправленном немедленно. Г-н де Бардань, г-н де Виль д'Аврэй и г-н де Шамбли-Монтобан, также решившие предложить ей место в своих экипажах, опоздали.

Яркое солнце освещало дорогу, проложенную по Святому Лаврентию, и сани, летящие мимо елок и кедров; мелодичный звон колокольцев в упряжке из двух лошадей раздавался ритмично, в такт их хода. У канадцев вошло в привычку подвешивать бубенцы лошадям, впряженным в сани. Во время сильных снегопадов этот звон позволял услышать приближение упряжки и избежать несчастного случая.

Анжелика сидела рядом с рыцарем де Ломени, закутавшись в меха. Как только сани покинули Квебек и устремились по бескрайней белой равнине, она вся отдалась блаженному чувству пьянящей радости от этой прогулки, напоминавшей побег с графом де Ломени, рассудительным и внушающим доверие. «Внушающим доверие» — вряд ли это выражение отражало его суть. Как иначе могла она выразить то удовольствие, которое она испытывала в его присутствии, это легкое и безоблачное чувство , похожее на небо не правдоподобной голубизны в сочетании с победным сиянием солнца.

Запрокинув голову, Анжелика вдыхала морозный воздух. Ее капюшон, отороченный густым белым мехом, защищал ее лицо от ледяных укусов. Ее рука под меховым покрывалом нашла руку Ломени, и сердце ее задрожало от нежности, когда она ощутила спокойное и решительное пожатие его руки.

Все дышало спокойствием и красотой. Щурясь от солнечных лучей, она рассказывала рыцарю о своих ощущениях, о недовольстве собой, о стремлении сохранить душевное равновесие, насколько это было возможно; в своем сердце она носила горькое чувство обиды, пережитых страданий, хотя она чувствовала радость от того, что страдала.

Она пыталась объяснить ему, но не сочла необходимым сказать, что в основе этого «экзамена совести» лежит фраза, брошенная Сабиной де Кастель-Моржа: «А вы? Вы поддержали его?» Она вспомнила о жутком падении с вершин любви и богатства на черное дно нищеты и отчаяния.

— …Вы чем вы себя упрекаете? — спросил он. Он был внимателен к ее рассказу, полностью погружен в него. Анжелика могла исповедоваться ему часами, лишь бы утонуть в сиянии его глаз, где перемешались восхищение и нежность.

— Я была так молода. Слишком молода… Мне не было и двадцати… Сейчас мне кажется, что то, что я перенесла, было выше моих сил… От тех лет я сохранила в себе что-то плохое, чему трудно найти объяснение.

В этой битве жизни она сражалась яростно, и, сжимая зубы, она не один раз повторяла — «Вы мне заплатите за это».

— Даже лицом к лицу с человеком, которого я обожаю и который принес мне столько несчастий, я иногда теряюсь при мысли, что есть вещи, которые я не могу простить.

Он слушал ее с серьезным видом, грусть и сострадание пробегали по его чувствительному лицу, но во взгляде она уловила легкий оттенок осуждения.

— Вы хотите мстить людям, — сказал он, — но вряд ли это хорошо, это даже отвратительно. Она положила голову ему на плечо.

— Да, ругайте меня, господин де Ломени. Я нуждаюсь в том, чтобы меня ругали…

Она закрыла глаза, солнечные лучи с нежностью ласкали ее веки.

— Я кажусь себе эгоистичной, жестокой, непримиримой…

— Ну уж это слишком!

Открыв глаза, она заметила в его взгляде проблеск юмора, он как будто дразнил ее.

— Эгоистичная, жестокая, непримиримая, как сама молодость, — сказал он. — Увы, молодость часто бывает такой, это жажда жизни вынуждает ее к этому. В чем мужество двадцатилетних? В поступках молодой женщины, ставшей добычей мужчин, или же молодого военного, рвущегося в бой, чтобы отдать свою жизнь? Но, несмотря на любые испытания, мы должны сохранить нежное и любящее сердце раба божьего. Не будьте так строги к себе и вашему прежнему облику. Он был, должно быть, очарователен.