Окаянная сила - Далия Трускиновская

* * *

— Вот повезло-то! — воскликнула Рязанка. — Бежим, Аленушка, на речку!

— Да господь с тобой! Всё уж готово — какая речка? Да ты гляди — небо-то как заволокло! — возразила Алена.

— Так того-то нам и надо! Бежим, глупая, я тебя научу…

— Гроза же сейчас грянет!

— Гроза-то нам и ко времени!

Степанида схватила Алену за руку и поволокла на двор, со двора огородами — к Москве-реке, откуда спешили убраться рыболовы.

Молния прошила потемневшее небо.

— Ах ты, ноченька моя грозовая! Впору, голубушка, подоспела! Водица Ульяна, матушка, — прими! Мы не пришли воды пить — пришли помощи просить!

Степанида сняла распашницу, пояс и прямо в сорочке ступила в воду. Вокруг нее били крупные капли, а она в несколько шагов оказалась на глубине, подставила грозе лицо.

— Сюда, сюда! — звала она, и непонятно было, кого — Алену или грозу. — То-то силушки!

Алена тоже скинула распашницу и развязала пояс. Лезть под дождем в воду, да еще при свете молний, ей не хотелось, но раз уж доверила она Рязанке провести себя, покорную, сквозь этот день и эту ночь, — то, видать, не миновать и неожиданного купанья.

Вода оказалась теплее дождя.

Не было в тот день долгого, почти уж летнего вечера, только день, потемневшее перед грозой небо и ночь. Мир исчез, грань меж небом и землей пропала, тело веса лишилось, растворилось в пропитанной молнийным огнем влаге. Думать стало нечем — Алена могла лишь ощущать свою кожу, которую словно вспыхивавшие в воде искорки слегка покалывали.

И лишь донесшиеся издали, как бы с иного света, голоса перекликавшихся сторожевых стрельцов в сознание ее вернули.

— Степанидушка! — не чуя под ногами дна, испуганно позвала Алена.

— Выходим! — отозвалась та. — Ну, слава те господи! Благословил ты нас сильным благословеньицем! Теперь уж пойдет, как по маслу!

Отродясь не слыхивала Алена, чтобы ночная гроза Божьим благословением была. Однако ж всем телом почуяла, что так оно и есть. И возрадовалась душа! Редко ощущала Алена то же самое, что Степанида Рязанка. На сей раз всё у них, двух ведуний, совпало…

И то, что Алена, когда нанимала избу, выбрала ее к реке поближе, тоже в дело легло, как подобранный шелк в шитье. Не знала ж, что река так им в нужный час пригодится! Однако ведь именно к ней потянулась…

Вышли из реки радостные и тут же ежиться принялись — мокрые сорочки холодненько тело облепили. Взялись ведуньи за руки, побежали домой, и весело было им бежать вдвоем, весело было знать, что разумные-то людишки по домам в грозовую ночь сидят, носы под перины упрятав, и вся силушка, с неба в воду слетевшая, им двум досталась!

— Учись, — сказала Степанида, когда, добежав, влетели в избу, содрали мокрое, стали растираться сухой ветошью. — Иным разом больше у души-Ульянушки возьмешь.

И достала две рубахи исподние ненадеванные, достала большой лоскут алого сукна, достала новый гребень — то, что было потребно для отделывания проклятья.

С рубахами они хитрость сотворили. Мастер Ребус, которого алхимические дела время от времени наводили на мысль позвать в помощь какого-нибудь беса из преисподней, рассказал Алене, что маги вшивают в свои балахоны на груди малые зеркальца, чтобы всякую мерзость отражать. Алена со Степанидой поразмыслили и приспособили их изнутри, чтобы снаружи не разглядеть, в маленьких кармашках. Обе очень хорошо помнили, как из коридоров зеркальных отражений поперло что-то черное, зловредное.

— Степанидушка, свет, где у нас гробовые гвозди лежат? — спросила Алена, расчесывая мокрые волосы.

Этот припасец дома старались не держать. Хоть и дорого он давался — по два-три утра бродишь порой старым кладбищем, пока ржавый гвоздишко под ноги подвернется, — а в горнице его не прятали.

— Обидчика вызвать хочешь? — спросила Рязанка.

— Хочу.

Рязанка бережно выложила на стол завернутый в чистое полотенце камень Алатырь.

— Не делай этого, светик, — мягко сказала она. — От беды своей избавишься, Бога возблагодаришь — и ладно будет. А карать тебе незачем. Не твое это дело.

— Я знать хочу… — буркнула Алена.

— Коли знать будешь, то не удержишься — покараешь, — здраво рассудила Рязанка. — Я тебя знаю, ты коли что задумала, лучше тебе пути не заступать. Ты уж мне поверь — лучше не знать тебе, кто твой обидчик, вовсе! Не вколачивай гвоздя, Аленушка, не бери греха на душу! Чую — добром не кончится…

И стала, бормоча, разворачивать полотенце.

Ну и пусть! У Алены были и кое-какие свои припасы.

Она выскользнула из горницы. Сбоку от порога прикопаны были могильные гвозди из Кореленкиной укладки. Алена щепкой выкопала их и нашла камушек, чем забивать. Потом приставила острие ржавого гвоздя к ветхому порожку и ударила. С третьего раза он вошел полностью.

— Вот и ладно… — прошептала Алена. — Жду тебя, званый гость, для кого вколочен гвоздь.

Говорить «аминь» в таком деле не следовало.

Ведуньи подождали полуночной переклички стрельцов.

Повернулись друг к дружке и, обе разом, — к святым образам.

— Господи благослови проклятье снимать и смертную порчу на семь гробов отделывать!

И перекрестились с поклоном.

Степанида зажгла от лучины две большие образные свечи, прилепила их к столу, по обе стороны зеркала-складня. Свечи горели в меру ярко, ровно, без копоти. Перед ними Алена поставила мису со святой водой, положила сложенный белый плат и подвинула к столу стулец, на котором ей сидеть. Степанида же расстелила за стульцем на полу сукно и положила бел-горюч камень Алатырь. Погладила его, как бы прося прощения за то, что встанет сейчас на него босыми ногами.

Алена села перед зеркалом. Рязанка поставила на колени Алене второе зеркало-складень и убедилась, что они глядят друг в друга, образуя уходящий в неведомое путь отражений. Дороженька, по которой напущенное зло уйдет к тому, кто напустил.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Чистая кровь и небесная! — внятно произнесла Рязанка. — Спаси, сохрани рабу Божью Степаниду от всякого сглаза, от худого часа, от женского, от мужского, от детского, от радостного, от ненавистного, от наговорного, от переговорного, от колдунов, от колдуний, от еретиков, от еретиц, от галилеев, от галилеиц, от ученых и рожденных…

Она прочитала два сильных оберега, дождалась Алениного отрешенного «аминь» и подошла к ней сзади. Какое-то время не решалась, но ступила на камень Алатырь сперва правой ногой, а потом и левой. Его округлые бока покрыты были шершавой коркой — устоит Рязанка, не соскользнет!

— Ложилась спать я, раба Божья Степанида, в темную вечернюю зорю, поздным-поздно, — как-то неуверенно произнесла Рязанка. Видать, прислушивалась к тому, что сквозь нее начал слать ввысь, из глуби земной в глубь небесную, камень Алатырь. — Вставала я в красную утреннюю зорю раным-рано; умывалась ключевою водою из загорного студенца; утиралась белым платом родительским…