Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова - Вадим Гольцев

Верхушка эмиграции, как политические эмигранты, — это те лица, которые после поражения и бегства в конце концов встали во главе остальных эмигрантов, и верхушка держит крепко в своих руках всю остальную массу рядовых эмигрантов.

Рядовая масса эмигрантов по своему положению материально совершенно не обеспечена, питается исключительно слухами, которые приходят к ней из-за рубежа, читает исключительно белую прессу, которая бесплатно раздаётся в эмигрантской массе, читает те брошюры, которые выходят в Париже, и всевозможных монархических организаций, и этим живёт.

О Советском Союзе, о советском правительстве, о порядках, которые установлены в Советском Союзе, эмиграция имеет самое маленькое представление. Откуда она может узнать это? Только лишь из газет и из той литературы, которая получается из Советского Союза. Но последняя не доступна эмиграции, потому что эмигранты живут сегодняшним днём. Если он зарабатывает себе, он знает, что будет сыт и спать под крышей. При таком положении покупать и выписывать литературу они не могут. Да если была бы возможность получать советскую литературу, то раз-два выпишешь, а на следующий раз на него начинают коситься и подозревать в том, что он сочувствует, симпатизирует советской власти. Он рискует очутиться на улице за расположение к советской власти. Больше: если эмигранты поступают к иностранцам на службу, то первый вопрос им задаётся, к какой организации принадлежите? Если ни к какой организации нанимающийся не принадлежит, его не принимают на службу. Ни одна иностранная и китайская фирма не примет на службу, если эмигрант не состоит в какой-нибудь организации. Он должен иметь членский билет одной из организаций, которые так обильно разрослись на Дальнем Востоке. Вот почему вся эмиграция и анненковцы находились в этих организациях и выйти из них было невозможно, если выйдет, он должен очутиться на улице.

То же самое и иностранные отряды, которые находятся там, отряды Нечаева[354] и другие. В эти отряды ещё до китайской революции принимались эмигранты. Им было сказано, что эмигранты в будущем должны бороться против советской власти, они делают святое дело, если поступают к Чжан Цзолину, У Пэйфу и к другим. Эмигранты шли, они были уверены, что они делают святое дело. Им было сказано, что шесть месяцев отслужишь и затем можешь уходить.

В это время ещё не было революции в Китае, но как У Пэйфу, так и Чжан Цзолин знали, что русские солдаты, как фронтовики, так и большевистского времени, несомненно, более боеспособны и стойки, поэтому стремились получить к себе эмигрантов. И создалось такое положение, когда У Пэйфу и Чжан Цзолин стали бороться между собой, стоя на одной и той же политической платформе, то эмигранты, находящиеся у Чжан Цзолина, боролись с эмигрантами, находящимися у У Пэйфу. Создалось такое положение: кирасир-анненковец, служивший у Чжан Цзолина, — объект кирасира-анненковца у У Пэйфу.

— Я говорю, — продолжает Анненков, — что в то время ещё отряд не боролся с китайской революцией, а боролся за личные интересы маршалов, которые собирали эти части. Но когда закончилась война между У Пэйфу и Чжан Цзолином и когда началась борьба с революционными войсками, то тогда было уже поздно уходить эмигрантам из этих отрядов. Они попали в такое положение, что не имели права уйти, и это было сделано очень остроумно иностранцами. Когда советский полпред Карахан заявил протест по поводу, что эмигранты служат в китайских войсках, то Чжан Цзолин по наущению иностранцев — японцев и англичан — нашёл выход из создавшегося положения. Он предложил всем эмигрантам принять китайское подданство. Эмигранты посмотрели на это так, что китайское подданство, пока служу, а, когда кончится срок, буду опять русским. Эмигранты охотно приняли китайское подданство. Эмигрант попал на положение китайского солдата, который должен служить и бороться против китайской революции. Не лучше положение всей остальной эмиграции. Вся остальная эмиграция фактически находится на полном учёте у верхушки эмиграции, ей ведётся самый тщательный учёт на случай, если будет борьба с советской властью, то эта эмиграция будет пущена, как застрельщики, в первую очередь.

Далее Анненков рассказывает о финансовой зависимости от иностранцев не только дальневосточной эмиграции, но и эмигрантских вождей, находившихся в Париже:

— Мне был известен случай, когда эмигрантов на одном из своих заседаний, после того как оратор говорил, что необходимо эмигрантам теснее сплотиться, что необходимо эмигрантам ждать момента, когда будет выступление с помощью иностранцев на Советский Союз, эмигранты спросили оратора: «Как вы думаете, вернёмся ли мы в освобождённую Россию или, вернее, во второй Китай, не увидим ли мы вместо Ленинграда второй Шанхай, вместо Москвы — Пекин с таким же безразличным правительством?»

Оратор ответил: «Нет, Россия настолько велика, что не может стать такой страной, как Китай. Но, если придётся за помощь союзников отдать Японии Камчатку, англичанам — Туркмению или Кавказ, — это ничего не значит: лишь бы свергнуть советскую власть!»

Вот взгляды, — подводит итог Анненков, — каких держится политическая эмиграция на Дальнем Востоке. Я уверен, что таких же взглядов держится и вышестоящая политическая эмиграция. Иначе говоря, они, ради своих личных выгод, готовы пойти не только на то, чтобы Россия вновь была полуколониальной страной, но не исключают и отрез от России отдельных её частей, всё прикрывая тем, что надо бороться за благо Родины, за бедный русский народ.

Давая характеристику белой эмиграции, Анненков рассказывает, почему он решил порвать с Белым движением и не принимать участия в борьбе с советской властью.

— Я получил массу предложений, — говорит он, — как от белых организаций, так и от иностранцев — англичан, французов, японцев вступить в командование дальневосточной эмиграцией и начать руководить дальневосточными организациями.

Меня иногда удивляет то, что на первое место всегда ставится указание о том, чтобы о материальном положении не беспокоились: в материальном положении будет полное обеспечение.

Я знаю хорошо и знал хорошо раньше, что эмигрантские комитеты, всевозможные эмигрантские организации не могут существовать на те взносы, средства, которые вносят эмигранты, — это ничтожная сумма, это слишком маленькая сумма для того, чтобы существовали эти комитеты, и мне было ясно и очевидно, что все эти средства, которые мне предлагались, они давались эмигрантским организациям иностранцами.

Мне было вполне понятно и ясно, что уже заранее, до борьбы с Советским Союзом, иностранцы уже авансом вперёд дают эмигрантской верхушке средства, для того чтобы в будущем, когда будет эта борьба, уже иметь достаточное основание предъявить требования тем, кто будет стоять во главе, паче чаяния, Советского Союза.

Когда это всё я понял, когда это всё для меня стало ясным, я решил, что мне не по пути с этими вождями, и я не могу с ними идти. Если раньше я вёл за собой массу, то теперь, когда я не верю в эту борьбу, то с моей стороны это было бы не только одурачиванием масс, но было и противно моей собственной совести.