По колено в крови. Откровения эсэсовца - Гюнтер Фляйшман

Неприятель был уже в 10 метрах от нас. Сердце мое готово было выскочить из груди. Мы неторопливо передернули затворы наших К-98. И хотя мы старались действовать как можно тише, металлический лязг затворов прозвучал у нас в ушах чуть ли не громом.

Сам не знаю почему, но я не спешил отдавать приказ открыть огонь. Может, оттого, что никто из нас не запаниковал, и я понимал, что американцы нас не заметили. И моя нерешительность позволила американцам подойти к нам чуть ли не вплотную — до них было не более 5 метров. Я слышал свое тяжелое дыхание.

Американцы внезапно остановились и, сгрудившись, углубились в изучение карты. Для нас открылась великолепная возможность разделаться с ними одним махом. Но нашим гостям было невдомек — они то взглянут на карту, то уставятся поверх нас на лес. Потом о чем-то заспорили, темпераментно жестикулируя, один солдат пару раз указал туда, откуда они явились. Насколько я мог понять из их перебранки, они поняли, что зашли за границы района патрулирования. Снова окинув взглядом лес, они повернулись и вскоре исчезли в лесу примерно в том же месте, откуда появились,

У нас вырвался вздох облегчения, мы с Бомом, пробравшись через наваленные сверху ветки и листву, подползли к другому окопу — необходимо было разработать план действий на тот случай, если подобное повторится. К тому же надо было поблагодарить личный состав взвода за проявленную выдержку. Но каково же было наше с Бомом удивление, когда мы застали Зайлера, Шпенглера, Хеллера, Видмана и Райса спящими! Они даже и не подозревали о визите к нам американского патруля. Слава богу, хоть никто из них не храпел.

Разбудив своих подчиненных, я отчитал их за сон на посту, но, с другой стороны, я прекрасно понимал: люди измучены. Впрочем, это никак не могло оправдать беспечности — мы должны были быть в любой момент готовы к всяким неожиданностям. Решено было оборудовать наши окопы системой сигнализации — протянули бечевку от одного до другого. В случае появления патруля противника дернуть веревку один раз означало — выжидать, два раза — открыть огонь.

Я доложил в штаб о том, что американцы подошли к нашим замаскированным окопам на 5 метров, а потом повернулись и ушли. Сообщил и о том, что они явно зашли за границы сектора патрулирования. Штабисты заверили нас в том, что, дескать, если американцы действительно зашли за границы сектора патрулирования, то в следующий раз непременно проследуют еще дальше, в особенности, принимая во внимание, что никакого сопротивления им не было оказано. Кроме того, мне велели постоянно информировать штаб обо всех передвижениях противника в нашем районе.

В ту ночь нам удалось перехватить несколько радиодонесений противника, содержащих сведения о снабжении провиантом и боеприпасами, о передвижениях подразделений и перемещении орудий полевой артиллерии. Я тут же передал сведения в штаб.

На следующее утро из леса вынырнул еще один патруль американцев. Как и предсказывали штабисты, они явно намеревались зайти дальше и тоже не заметили наших окопов. Когда до них оставалось метров 10, я не сомневался, что они вот-вот ступят на нашу хрупкую крышу из прикрытых листвой ветвей. Следует сказать, что американцы передвигались довольно быстро для патруля. И вот мы все вчетвером уселись в окопах и попытались руками подпереть слой маскировки. И американцы как ни в чем не бывало протопали поверх нас. Видимо, выпавший снег укрепил нашу «крышу», создав естественные неровности, совсем как на лесной земле. Глянув им вслед, мы увидели, как они исчезли среди деревьев. Не мешкая, я связался со штабом и проинформировал офицеров об еще одном патруле.

Оттуда бойцам второй линии обороны передали приказ встретить незваных гостей как полагается. Но бойцы второй линии не заметили их. Примерно полчаса спустя американцы проследовали назад, однако на этот раз оставили в стороне наши укрытия.

Примерно два часа спустя нами было перехвачено еще одно радиосообщение американцев. В нём содержался приказ передвинуть части 9-й пехотной дивизии вперед на 50 метров. Я доложил об этом в штаб, оттуда сообщили, что в течение часа к нам прибудет наш вооруженный патруль. Нам было запрещено вступать в контакт с ним во избежание всякого рода недоразумений — все вполне могло закончиться перестрелкой со своими.

Вскоре после полудня наш патруль прошел мимо наших укрытий и исчез в лесу впереди нас. Спустя час или чуть больше, мы увидели, как они возвращаются. Еще раз пройдя рядом с нами, они через лес направились к себе на позиции.

Ночью до нас из лесу донеслась стрельба из винтовок и автоматов. Когда я доложил об этом в штаб, мне сказали, что, мол, да, все верно, это наш патруль нарвался на американцев. Около половины пятого утра мы перехватили новое сообщение союзников, адресованное тем же самым частям 9-й пехотной дивизии, с требованием передвинуться еще на 50 метров. Я доложил обо всем нашему штабу, оттуда поступило распоряжение оставаться там, где были, хотя теперь мы располагались в каких-то полутора сотнях метров от врага.

Я предупредил бойцов взвода, чтобы они ходили справлять нужду по двое — слишком рискованно было отправляться в лес поодиночке, поскольку в любую минуту можно было нарваться на постоянно шнырявших там американцев. Вдвоем, как ни говори, все-таки безопаснее.

Утром 15 декабря мы с Бомом выползли из нашей землянки и на несколько метров углубились в лес. Сам акт этой прогулки явился для нас праздником уже хотя бы потому, что можно было размять затекшие от сидения в неподвижности ноги. Тем более что поднимать их при ходьбе приходилось достаточно высоко, чтобы на обратном пути во избежание демаскировки легче было заметать следы.

Я стоял спиной к Бому, и тут он спросил:

— А это что такое?

Поглядев направо, я увидел мелькнувшую среди деревьев метрах в пятнадцати от нас фигуру. Кто бы это ни был, нас заметили. Мы, словно сговорившись, бросились за неизвестным в погоню.

Стрелять было нельзя — опять же демаскировка! Добежав до небольшого подъема, мы настигли убегавшего, Бом сзади бросился на него, и они стали бороться. Лазутчик оказался американцем. Тут подоспел я и увидел, как Бом уже связывает пленника. Оба тяжело дышали, да и я, присев на корточки, приходил в себя после бега.

Бом подал мне снятую с американца винтовку, пистолет и несколько гранат. Потом, деликатно взяв его за руку, поднял на ноги и привалил спиной к дереву. Некоторое время мы решали, как нам с ним быть.

Подняв руки вверх, американец произнес по-немецки:

— Прошу вас, не стреляйте.

Мы молчали, и он еще несколько раз произнес эту фразу. Вообще-то я и не собирался его расстреливать. Гоняясь за ним, мы совершенно заплутали, но я понимал, что сейчас мы метров на 50 ближе к линии обороны союзников. Я велел Бому навести на пленного пистолет, но обязательно на предохранителе. Тот не возражал. А сам по-английски обратился к американцу.

— Заметай следы на снегу, — сказал я, показав на ветку сосны.

Тот непонимающе уставился на меня, и я повторил требование. Американец, еще раз недоверчиво поглядев на меня, отломил ветку и стал забрасывать снегом углубления, оставшиеся после рукопашной схватки там, где Бом поймал его.