Торговец отражений - Мария Валерьева

не появлялось. Раньше Грейс думала, что способна на все. Оказалось, что быть всемогущей можно не всегда.

Она ведь была богом, коснулась вечности кончиками пальцев, оказалась там, куда людям проход закрыт. Это не Рай и не Ад. Это место, куда отправляются, чтобы отдохнуть. Греческий Олимп или место дионисийского ритуала. Счастье, воплощенное в твердь. Она видела божественное в отражении. Она чувствовала его внутри, расправлявшее крылья и встречавшее препятствие из человеческой плоти. Но боги попадают в землю, как и люди. Их засыпает землей, они распадаются на кусочки, пока не останутся только кости. Разница лишь в том, что люди умирают раз и навсегда и не чувствуют, что происходит потом, а боги умирают мучительно долго, пронося боль от начала до конца. Конец их продолжителен.

Грейс сидела в одиночестве так долго, что в ушах от тишины начало звенеть. Поэтому таким громким показался голос.

— Привет, Грейс! Ты давно тут? — спросила Сандра Тигл, когда вошла в кабинет и поставила на стол у двери чашку.

Грейс почувствовала аромат свежесваренного кофе, приятный, но не радовавший. Грейс выпила уже три чашки, хотя врач много раз просил пить меньше кофе.

— Не рассчитала, просто раньше освободилась. Это проблема? — спросила Грейс, аккуратно поднялась со стула, чтобы ненароком не проскрипеть ножкой по полу, и села на диван напротив.

— А что же ты не предупредила? — как обычно, улыбаясь, спросила Сандра и поправила воротник рубашки. У нее новые запонки и сережки, с блестящими изумрудами, смотревшимися с темной кожей и волосами как стебельки живительных цветов, выраставшие из мочек ушей.

— Решила тебя не беспокоить. У тебя ведь есть дела.

— И у тебя тоже есть, Грейс! — сказала Сандра и пригладила чуть растрепавшиеся волосы ладошкой. Ее медовая «пикси» уже отросла. — Как твой курс? Много осталось дописать?

— Достаточно, но я написала больше, чем планировала. — Грейс посмотрела на ногти, такие же как и десять лет назад, когда она сидела на этом же месте. Год, потом много лет перерыва, и вот Грейс снова здесь. Так, словно работы и не было. Сидит и подбирает слова.

— Когда сдавать нужно?

— Пока не надо, курс ведь не сразу начинается. Но хочется, — Грейс почувствовала, как тяжесть недосказанности надавил на грудь, и вздохнула, — но хочется все-таки поскорее разделаться. Придется ведь что-то переписать.

Сандра поняла без слов. Знакомая бледность, дрожащие руки и пустой, словно высосанный до последней капли взгляд, но глаза все те же — способные пролить соленые живительные слезы.

— Еще одно? Куда в этот раз?

— Сидела в кофейне на Литтл Стрит. — Грейс хрустнула пальцем на правой руке. — Отошла на минуту помыть руки в уборную, а когда вышла, письмо уже лежало на столе. Он сам его подписал. Это уже не Луис.

— Ты заметила кого-то подозрительного? Может…

— Я никого не заметила. Я не знаю, откуда оно там появилось. Но почерк… Это ведь он. Это его буквы, ровные, красивые. Только он так писать умеет.

— Грейс.

— Я никогда не понимала, как он умудряется так красиво писать. Сначала думала, что ручку двигает силой мысли, но однажды ведь написал при нас письмо. — Грейс усмехнулся. — А мы так удивились еще. Думали, что вот он, обычный человек, а настолько лучше нас.

Сандра отвернулась. Каждый раз, когда приходилось тянуть канат мыслей, усеянный шипами, из Грейс, она чувствовала себя предательницей. Грейс ведь может выговориться. Но Сандра знала, что от воспоминаний Грейс только хуже.

— Ты можешь рассказать, что там написано, если хочешь.

— Не хочу. — Грейс сжала губы, зажмурилась. — Я думала, он оставил меня. Мы ведь жили немного, немного в спокойствии. Но он никогда не оставит.

Сандра вздохнула. За годы общения в и вне клиники она выучила Грейс и знала, что Грейс и сама все понимает. Иногда ей просто хочется тишины принятия.

— Джиму и Лизе он не пишет пока только потому, что они постоянно переезжают. Он просто их потерял. Они жили в Лондоне, но потом квартира стала слишком дорогой, переехали в Лидс, но и там не задержались. Они сменили столько квартир и стран за эти годы, столько работ, но смогли ли уйти от него? — Грейс подняла голову к белому потолку, и глаза ее заслезились. Белый, снова белый. — Мне кажется, нас на веки прокляли. Столько не живут, на сколько он нас проклял.

— Не говори так, это ведь не так. — Сандре хотелось обнять Грейс, успокоить как подругу, а не как пациента. За годы они сблизились, но даже друг вне больницы Грейс в стенах лечебницы превращалась в постороннюю.

— Я думала уехать. — Грейс сделала глубокий вдох. — Я предлагала Осборну, он был согласен, но я отказывалась в последний момент. Я решила остаться и жить с охраной, лишь бы остаться. Я не знаю, что со мной! Я боюсь уезжать, боюсь оставлять Ластвилль, потому что у меня кроме него ничего нет.

— У тебя есть Осборн. У тебя есть Лиза и Джим. Кристофер, я. Ты имеешь намного больше, чем тебе кажется.

Грейс вытерла слезинку тыльной стороной пальца и посмотрела на прозрачную капельку на бледной коже. Белый потолок отражался в ней.

— Ты не избавишься от Джексона, если уедешь. Джексон не в Ластвилле. Джексон сидит в тебе, ты просто увезешь его с собой. Это не выход, Грейс, не выход, понимаешь?

Сандра видела, как Грейс сжимается. Как руки медленно обхватывают тело, как ноги дрожат. Сандра наплевала на профессиональную этику и села рядом с Грейс не как с пациенткой, а как с подругой, которой была уже несколько лет.

— Я хочу тебе только лучшего! Ты ведь сама себя знаешь, но…

— Я себя совсем не знаю. — Грейс закрыла глаза и выдохнула. — И Джексона не знаю. Я не понимаю, на что он способен. Если он даже из тюрьмы может писать, почему ты не думаешь, что он не может выйти раньше?

— А почему ты не думаешь, что его наказание могут изменить и дать еще несколько лет за угрозы? — Сандра погладила Грейс по ладони. Грейс не попыталась убрать руку. — Сколько их было? Он писал еще тогда, когда ты поругалась с Руби. Он, кажется, даже не