Торговец отражений - Мария Валерьева

как Фред готов в любой момент достать пистолет из-под пиджака. Десять лет назад она и представить не могла, что когда-то будет гулять по двору университета с личной охраной. Когда Грейс видела кусочек корпуса, в котором они когда-то жили с Осборном, думала, послушались ли Джим с Лизой Осборна. Она всегда спрашивала их, приняли ли они предложение нанять охрану, но Джим и Лиза никогда не отвечали.

«Грейс, милая, ну пойми же меня! — говорил Осборн четыре года назад, когда они уехали праздновать медовый месяц. Он ходил по веранде арендованного дома и размахивал руками. — Он опять прислал тебе письмо! Вспомни этот чертов список, помнишь, кто там был написан? Сколько людей помимо меня? Почему ты думаешь, что он не мог сделать новый в голове? Что если и ты теперь там есть? С чего бы ему посылать тебе письмо?»

Грейс села в машину, закрыла дверь. Тихая музыка, любимая музыкальная группа Грейс. Внутри пахло духами Амиры — конфетный аромат, нотки яблока. Она и выглядела свежей. Грейс поехала в университет поздно, Амира успела выспаться. Фред сел на сиденье перед Грейс, достал телефон и, наверное, поделился геолокацией.

«Грейс, ты думаешь, Луис не остался преданным Джексону? Он ведь на свободе. Он может быть даже в Ластвилле, мы ведь не узнаем. — Осборн перешел на шепот, руки его задрожали. За годы каждодневной игры на гитаре подушечки пальцев успели онеметь, но горячая кровь всегда доходила до кончиков пальцев и прикосновения Осборна остались теплыми. Он сел на табуретку, обхватил голову руками. — Он ведь однажды чуть тебя не убил. Он ведь не боится чужой смерти, он даже своей смерти не боится! Он уже сделал это однажды. Почему ты думаешь, что он не сделает так снова?»

Грейс сидела на шезлонге и думала. Спустя столько лет, расследований и осознаний она все равно чувствовала, что могла поступить иначе. Она прокручивала в голове те дни, что посвятила восхвалению Джексону и помнила каждую фразу, каждый тихий вздох Шелдона за стеной, каждый грустный взгляд Лизы. Она ничего, совсем ничего не забыла, а только больше вспоминала. Но могла ли она поступить иначе? Сделать шаг к нему или от него, послушать или отказать? На эти вопросы ни у кого не было ответов.

Но одно она знала точно — Джим и Лиза никогда не заведут охрану. Им нужна хотя бы иллюзия безопасности и свободы от прошлого. То, чего у Грейс так и не получилось обрести.

— Грейс, ты сегодня к Сандре? — спросила Амира.

— Наверное. Наверное, ненадолго. Хочу домой.

— Ты можешь отменить.

— Я знаю.

— Сейчас отменишь?

— Я лучше сделаю это лично, — сказала Грейс и улыбнулась. Хотелось совсем немного поездить по Ластвиллю, но просить сделать это специально Грейс стыдно.

По параллельной главной площади Ластвилля машины ездили редко, но с каждым годом их становилось больше. Ластвилль рос, вырубили часть леса и построили новые дома. Открылись школы, магазины. В нескольких километрах от города построили крупный завод и фабрику, появились рабочие места и люди хлынули в Ластвилль, чтобы найти в нем то, что всегда искали — пристанище. Наконец-то Ластвилль делал то, что должен.

Грейс смотрела в окно. За одним из домов, за небольшой дорогой между дверьми, она увидела кусочек главной площади. В этом году карнавал собирались проводить дольше обычного — в городе открылся новый музей древностей и правительство пыталось задержать туристов.

Грейс закрыла глаза.

Казалось, в руке ее оказалась бумага, переданная когда-то Джексоном. Шероховатая, словно от слез мокрая и высохшая, оцарапанная неосторожным движением кончика ручки. Он передал им это письмо со списком перед праздником Ластвилля. На ярмарке они уже выискивали первую жертву, но так и не нашли. А потом случились случайности, оборвавшие нити прежней жизни. Грейс словно видела, как Джексон писал список неугодных ему людей в номере Лондонской гостиницы. Он любил кофе и пироги с яблоками. Может, Джексон составлял список будущих мертвецов за завтраком, и влага, засохшая на бумаге, на самом деле не слезы, а чай или вода из-под крана. Джексон мог составить список и во время обеда, мог дописать его после прогулки на свежем воздухе. От свежего воздуха ему лучше думалось. Он всегда ходил гулять по улицам после обеда в кафе и смотрел на людей, как на схему в учебнике. Джексон бывал в кино по субботам, а по воскресеньям веселился в клубах. Раз или два в месяц приезжал в дом, где в почтовом ящике забирал письма с деньгами, которые отдавал ему Джим. Дом Луиса, в котором он не бывал, служил Джексону убежищем и складом. Джексон жил жизнью, которую запрещал другим.

Грейс помнила, как на этой площади десять лет назад они собрались менять мир, не подозревая, что мир уже изменил их. Тогда они еще были вместе. Тогда они еще думали, что светлое будущее возможно после кошмара в настоящем.

Джексон не сомневался, что они исполнят его желания, что отберут жизни других людей, других, не таких, как Уайтхед. Джексон думал, что они не смогут отказать. Но не рассчитал, что в его плане что-то может пойти не так, как он хотел.

Больница, стоявшая в отдалении от Ластвилля, вписывалась в его древнюю красивость и мрачность. Когда-то крепость от врагов внешних она превратилась в оплот защиты от врагов внутренних. Высокие стены вздымались к темным небесам и, казалось, поддерживали их, не давали забрать людей раньше времени, хотя и были совсем невысокими. Места жилых комнат заняли палаты и кабинеты, в которых так неприятно пахло лекарствами. Из кабинета, в котором по особым случаям сидела Грейс, можно рассмотреть город. Нужно только встать со стула, стоявшего напротив мягкого дивана, и подойти к окну. Но Грейс не вставала. Она знала город наизусть.

В отличие от экстерьера, интерьер больницы ничем не напоминал о прошлом. Обыкновенные стены и полы, растения, расставленные там и сям, чтобы хоть как-то украсить серое помещение, и запах болезни. В кабинете стоял кулер, но здесь Грейс могла только смотреть на воду. В каждом пузырьке, поднимавшемся к кромке, виделась ей спешно загубленная жизнь.

Грейс ковыряла кровоточащие заусенцы и думала. С опаской посматривала на дверь и прикидывала, что сказать, когда она откроется, но не знала, хватит ли сил. Когда-то таких мыслей