Искушение фараона - Паулина Гейдж

По обе стороны широкой дорожки, ведущей к дому, торжественно выстроились слуги. Вперед выступила Нубнофрет, вновь подав знак жрецу, что можно начинать песнопения. Служка шел впереди, и на разогретых солнцем камнях вскипали и шипели, убегая в траву, бело-розовые ручейки из молока и бычьей крови. Шествие возглавляла Нубнофрет, а слуги по обе стороны дорожки пали ниц, воздавая почести своей новой госпоже, что плавным шагом шла вперед, опираясь на руку царевича. Ее родня замыкала шествие.

Неспешно продвигаясь по усадьбе, они миновали главный вход в дом, где дорожка уводила в сторону, туда, где с северной стороны раскинулся сад, огибая тем самым незаконченную стройку. Быстро повернув голову, Табуба одобрительно взглянула на возводимое строение, потом ее лицо вновь приняло торжественное и серьезное выражение.

Когда они обошли дом, к шествию присоединился арфист Хаэмуаса. Он начал играть, и его приятный высокий голос сливался с заунывным пением струн и с гомоном множества птиц, как всегда, прилетевших к фонтану, чтобы напиться и поплескаться в воде.

Позади господского дома обширную территорию занимали домики для слуг, кухни, хозяйственные постройки, склады и амбары. Чуть правее, в окружении зеленых зарослей, виднелся дом наложниц. Его обитательницы тоже приветствовали праздничное шествие, облачившись в нарядные одежды. Хаэмуас обратился к ним с короткими словами приветствия, напомнил, что Табуба стоит выше их по положению и, пока она живет в их доме, ей должно оказывать почтение. Он было собирался добавить, что ее слово для них – закон, но вовремя прикусил язык, поскольку наложницами, как и всем хозяйством, ведала Старшая жена, то есть Нубнофрет. Отступив чуть в сторону, он подал ей знак. Нубнофрет медленно подошла к Табубе, взяла ее за руку и ввела в дом. Остальные последовали за ними.

– Теперь ты вступаешь в этот дом и попадаешь под защиту и покровительство его господина, – произнесла Нубнофрет. – И равно как ты ждешь от него доброты и снисходительности, так и он ждет от тебя верности и преданности – и телом, и душой. Согласна ли ты на это?

– Согласна, – ответила Табуба.

Раздался звон – это разбились горшки с молоком и кровью, которые жрец бросил оземь у самых ног Табубы, знаменуя тем самым, что положено начало счастливому и плодовитому браку. Все принялись хлопать в ладоши. Пройдя мимо Нубнофрет, Хаэмуас приблизился к Табубе и заключил ее в объятия.

– Когда достроят твои личные покои, мы еще раз повторим этот восхитительный обряд, – сказал он с улыбкой, – но, боюсь, пока тебе придется довольствоваться вот этими двумя комнатками. Прошу тебя пожаловать в свой дом, дорогая сестра. – И он поцеловал ее под громкий приветственный шум голосов собравшихся, после чего все ушли, и Табуба осталась одна.

– Уже прибыли нубийские танцовщицы, которых ты приказал нанять на весь вечер, – сказала мужу Нубнофрет, когда они шли к дому. – Представления не имею, что мне с ними делать, надо будет, наверное, поставить шатры в южной части сада. И вообще, мне необходимо еще переговорить с Ибом о том, где расставлять столы. – Она искоса бросила на Хаэмуаса отстраненный, холодный взгляд. «Ты совсем потерял голову, поддался обманчивому чувству, что вновь превратился в юношу, – казалось, говорили ее глаза, – а меня ждут важные неотложные дела».

И она быстро ушла, подгоняя радостно-возбужденных слуг. Шеритра тронула отца за руку. Он повернулся к ней. Подошвы сандалий сделались липкими от молока и крови, а запах этой смеси, густой и сладковатый, тяжелой волной разливался в жарком воздухе.

– Хармин только что сказал, что останется жить со своим дядей, – сказала Шеритра. – Я-то думала, он вместе с матерью переедет сюда, к нам. Может быть, у нас найдется для него уголок? Прошу тебя, отец!

Хаэмуас всмотрелся в эти светлые, исполненные мольбы глаза, густо подведенные сурьмой. Волосы Шеритра разделила на прямой пробор, и блестящие пряди спадали ей на плечи. Голову дочери венчала диадема царевны, и на ее гладком лбу восседала мрачная и подозрительная богиня Мут – хищная птица, крепко вцепившаяся когтями в тонкий золотой обруч, а сзади трепетали золотые перья Амона. На Шеритре было сегодня расшитое золотом полупрозрачное одеяние из мягкой ткани, не скрывавшей крошечную грудь и мальчишескую талию. Хаэмуас вдруг подумал, что еще совсем недавно его дочь предпочла бы одежду из ткани настолько плотной, что такой наряд стал бы в знойный летний день тяжким испытанием, а сама она ходила бы ссутулившись, тем самым словно стремясь оградить себя от излишне любопытных взглядов. Хаэмуас не мог бы сказать наверняка, но ему показалось, что она накрасила соски, – под покровом легкой ткани просвечивали два маленьких темно-золотистых пятнышка. Внезапная тревога охватила его, и Хаэмуас взял дочь за подбородок.

– Ты ведь сама понимаешь, Солнышко, что Хармину негде жить в этом доме, пока не будут завершены все строительные работы, – объяснил он, погладив дочь по лицу. – Но ждать осталось недолго. К тому же, мне кажется, Хармин будет рад остаться с дядей. Мы ведем слишком беспокойную жизнь. С недовольным видом она выскользнула из-под его руки.

– Если он не останется жить здесь, я буду часто навещать его, – гневно воскликнула она. – А без нянюшек и прислуги ты меня не отпустишь, и придется нам чинно восседать посреди сада или большого приемного зала и вести светские беседы ни о чем. А мне вовсе не этого хочется.

– Ну, не стоит преувеличивать, – мягко возразил Хаэмуас. – Хармин может хоть каждый день приезжать сюда, чтобы навестить мать, пока сам не решит окончательно перебраться в этот дом.

– Но я хочу видеть его в любое время! – Шеритра почти перешла на крик. – Ты нашел свое счастье, отец, и я тоже хочу быть счастливой!

– Знаешь, Шеритра, не могу сказать, что мне безоговорочно нравятся те перемены, что произошли с тобой в последнее время, – тихо произнес он. – Ты сделалась самолюбивой, своевольной и к тому же грубой. – Он думал, что при этих словах дочь смутится, зальется румянцем и опустит взгляд, но она по-прежнему сердито смотрела на отца, гордо вскинув свое изящно накрашенное, теперь в чем-то даже незнакомое личико.

– Нам тоже не нравятся перемены, которые произошли с тобой, отец. О моем благополучии ты уже давно перестал заботиться, поэтому мне, наверное, не следует так удивляться, почему ты и теперь не проявляешь ко мне сочувствия и понимания. Я хочу обручиться с Хармином. Когда ты думаешь переговорить об этом с Сисенетом?

– Теперь не подходящее время для помолвки, – твердо заявил Хаэмуас. – Давай подождем еще неделю, когда закончатся все празднества и я увижу, что Табуба чувствует себя хорошо в новом доме. Я не могу прямо сейчас взвалить на ее плечи еще и эту ношу.

Шеритра поджала губы.

– Конечно, не можешь, – резко бросила она, повернулась и быстро пошла туда, где, укрывшись в тени дома, ее ждал молодой человек. Вместе они направились к южному саду. Их сопровождала целая свита слуг.

«Она просто бросается из одной крайности в другую, – размышлял Хаэмуас, направляясь к дому. – Табуба сумела сотворить с ней истинное чудо, и подтверждением тому – ее безоглядная любовь к Хармину. Шеритра сейчас вся во власти неведомых перемен, грубость и заносчивость – не более чем резкие проявления этой ее новой, еще незнакомой сущности. Я все понимаю, но мне не хватает моей прежней Шеритры».