Директория. Колчак. Интервенты - Василий Болдырев

Не будь я женат, я не уехал бы отсюда, но семья не виновата и бросить ее я не могу. Я видел начало революции в Самаре и теперь здесь – какая разница».

Рядом слегка выпивший и довольно грязно одетый рабочий приставал к двум японским солдатам, мирно глазевшим на шествующую революцию, а затем к чеху и ругал их за интервенцию: «Много вы нашей крови пролили, а все-таки наша взяла». Это единственный пьяный, которого я видел за целый день, и у меня мелькнуло подозрение, не был ли этот малый выпущен с определенной провокаторской целью: уж очень резала глаз эта грязная хмельная фигура, и слишком назойливо задирал он иностранцев.

Шествие замыкали анархисты. На черном знамени – золотая надпись: «Мир хижинам, смерть дворцам, смерть капиталу и власти». Устарели эти лозунги. Капитала давно нет, по крайней мере в России, да и дворцов не так уж много в соломенной стране. Как-то не было страшно от этих страшных слов. Это, пожалуй, наиболее слабое место в процессии. Кроме явных вырожденцев из студентов и просто хилых интеллигентов, под этим знаменем мирно шли самые обыкновенные и добродушнейшие Марфуши и Аннушки.

Процессия кончилась, но впечатление от нее осталось сильное.

Нараставшая тревога среди членов правительства и других представителей власти, а равно и среди общественных и политических деятелей, разбирающихся в создавшейся обстановке, не была напрасной. Грандиозная демонстрация во Владивостоке в день трехлетней годовщины русской революции имела по преимуществу моральное значение. Русская вооруженная сила была еще слишком слаба и неорганизованна, чтобы сделаться хозяином положения в Приморье, при наличии той реальной силы, которой обладала здесь Япония.

Течения об усилении и закреплении японского влияния на материке были еще слишком сильны, по крайней мере, в военных кругах Японии. Они находили поддержку в тех русских группировках, преимущественно осевших в Харбине и Чите, которые все свои расчеты в борьбе с большевизмом обосновывали всецело на широком содействии Японии, включительно до временного протектората над ее дальневосточными областями.

Меняющееся настроение внутри Японии, нажим со стороны Америки, в смысле сохранения территориальной неприкосновенности России, заставляли торопиться с созданием того или иного конфликта, который давал бы повод японскому шовинизму не только для вооруженного выступления, но и для «вызванной обстоятельствами» окуппации некоторых из наших областей.

Требовалась сугубая осторожность, чтобы не попасть на удочку и не дать повода для такого конфликта.

В действительности такой осторожности не было, и в этом меньше всего было повинным Временное правительство Приморской областной земской управы.

Дело в том, что правительство это, почти с первых же дней своего появления у власти, постепенно стало поглощаться истинным хозяином положения – Дальбюро ЦК РКП, которое весьма скоро сделалось фактическим распорядителем и вооруженной силой края.

Действительно, в области военной все большее и большее влияние приобретали существовавшие, правда нелегально, военно-революционные организации, подготовившие переворот 31 января.

Несомненно, с их согласия и по их директивам вел свои операции Тряпицын у Николаевска, операции, приведшие к весьма серьезным осложнениям с японцами. Директивами же этих организаций руководствовались и партизаны, начавшие весьма активную деятельность как в Амурской области, так и в Хабаровском районе и на Сучане.

Хорошо осведомленные японцы отлично понимали, откуда идет руководство военной жизнью областей, и, игнорируя командующего войсками и его штаб, сосредоточивали все свое внимание на военном совете, с которым с трудом мирились, уклоняясь от всяких официальных с ним сношений.

Нахождение П.М. Никифорова во главе бюро финансово-экономического совета передавало, в сущности, в руки того же Дальбюро и все руководство экономической жизнью края и его финансами. Из Владивостока в Благовещенск был вывезен золотой запас до 100 миллионов рублей. Подготовлялись для вывоза и другие ценности, а равно и военные материалы.

В конце марта появился во Владивостоке и неофициальный представитель советской России, видный коммунист В.Д. Виленский.

Осовечивание края принимало темп, игнорирующий всякую предосторожность. Вслед за установлением исполкомов в Амурской области, начались и во Владивостоке открытые выборы «Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов».

Столь очевидное усиление влияния коммунистов в работе правительства, хотя и коммунистов «розовых», как тогда выражались сами же коммунисты, дало повод насторожиться правым группировкам, находившим несомненное сочувствие среди японского военного командования.

Зашевелились в Харбине. Била набат Чита – эхо доносилось до Токио.

Председатель Временного правительства с трудом отбивался от непрерывных запросов со стороны иностранных, главным образом японских, представителей по поводу действий, в которых меньше всего повинно было правительство и которые направлялись исключительно всемогущей волей незримого Дальбюро.

Ко второй половине марта относится и первая попытка соглашения с представителями так называемой каппелевской армии (остатки армии Колчака), сохранившейся после неимоверно тяжкого зимнего похода через всю Сибирь и достигшей, под руководством генерала Войцеховского, пределов Забайкалья.

Выработать проект этого соглашения неофициально было поручено мне. Сводилось оно к двум основным положениям: принятию части армии на службу Временного правительства на определенных условиях и использованию всех остальных для мирного труда, при некотором содействии правительства.

В числе представителей армии был полковник Щ., мой бывший подчиненный и за время мировой войны, и в период моего главнокомандования при Директории.

Переговоры не были особенно сложными. Главнейшие положения были быстро выработаны. Дело не удалось довести до конца лишь ввиду последовавшего вскоре выступления японцев, и оно повисло в воздухе.

В Харбине к каппелевцам потянулись затем другие предложения для достижения совсем других задач, усложнивших потом развязку событий на Дальнем Востоке.

Что все изложенные обстоятельства весьма тщательно учитывались японцами – в этом не было никакого сомнения. Токийское правительство через местное командование неоднократно предупреждало, что оно не допустит укрепления большевизма в Приморье в непосредственном соседстве с находящимися под его влиянием Кореей и Маньчжурией, и, конечно, не бросало слов на ветер.

Руководители же Дальбюро как будто не учитывали всей сложности положения, и, может быть, не желая того, тем не менее шли к конфликту. Это было на руку японцам. Всякий формальный повод с русской стороны, а японцы могли считать таковым хотя бы открытые выборы в исполком[57], развязывал им руки и служил бы затем достаточным оправданием всякой меры, какую местное командование нашло бы необходимым применить для поддержания своих письменных заявлений.