Кто посеял ветер - Неле Нойхаус

— Что же вы собираетесь делать? — спросила Пия. — Я уверена, Марк не причинит мне зла.

— У вас для этого нет необходимой подготовки. — Психолог был откровенно уязвлен.

Спецназовцы тоже считали, что парень представляет большую опасность. Видит бог, Пию отнюдь не привлекала роль героини, и ей вовсе не хотелось подвергаться реальной угрозе со стороны взвинченного вооруженного подростка, но она не видела альтернативы. Каким-то образом ей нужно было успокоить юношу и убедить его отдать ей оружие, пока он не устроил кровавую баню и не испортил себе всю оставшуюся жизнь.

До Вюрцбурга дорога была свободной, но потом через каждые несколько километров стали возникать пробки, и у Марктхайденфельда они окончательно застряли и теперь продвигались вперед со скоростью пешехода. Боденштайн взглянул на Аннику. За обедом в «Радольфцелль» она выглядела по-настоящему веселой. Боденштайн с удовольствием предложил бы ей не возвращаться сразу во Франкфурт. Перспектива еще одной ночи с ней, прежде чем он передаст ее своим коллегам, была чрезвычайно заманчивой, но здравый смысл все же взял вверх. Анника нисколько не сомневалась в том, что отчим сразу же расскажет Айзенхуту о ее визите, поэтому опасность возрастала с каждым часом. За довольно продолжительное время она не вымолвила ни слова. Ее бледное лицо не покидало напряженное выражение.

— Прямо сегодня вечером мы поедем к Клазингу и передадим ему кофр. — Боденштайн прикоснулся к ее руке. — У него документы будут в полной сохранности.

Он испытал огромное облегчение, когда доктор Флориан Клазинг без колебаний выразил согласие взяться за дело Анники. Он был одним из наиболее успешных адвокатов Франкфурта. До тех пор, пока не выяснится, какие обвинения предъявляются Аннике, ей придется скрываться в надежном месте, и на этот счет у Клазинга уже имелась мысль, которую он, естественно, не мог высказать по телефону. Должно было пройти несколько недель, что вполне устраивало Боденштайна.

Он включил радио, чтобы послушать сводку сообщений о положении на дорогах. Передавали последние новости.

…один сотрудник полиции получил тяжелое огнестрельное ранение, —раздался голос репортера, и Боденштайн прислушался. — Полиция до сих пор не сообщила, скольких заложников удерживает преступник, которому шестнадцать лет. Пострадавший полицейский доставлен в больницу, о его состоянии в настоящее время ничего не известно. Из Кенигштайна Даниэль Кепплер для радиостанции FFH.

Шестнадцатилетний преступник, захвативший заложников в Кенигштайне? У Оливера похолодело внутри.

— Боже милостивый, — сказал он и вытащил свой мобильный телефон, который не включал из опасения, что по нему можно будет определить его местонахождение. Анника выпрямилась на пассажирском сиденье и бросила на него тревожный взгляд.

— Что случилось?

— Я должен позвонить Пии, — сказал он и ввел ПИН-код.

Спустя несколько секунд раздался сигнал. 7 сообщений в почтовом ящике, 25 звонков, 3 эсэмэс. Все это он мог прослушать и прочитать позже.

Пока спецназовцы занимали позиции вокруг дома и на крышах соседних домов, техник прикрепил микрофон к кожаному ремешку наручных часов Пии. Она должна была прозондировать положение дел в доме и выяснить требования юноши. Если бы ей не удалось взять ситуацию под контроль, не позднее чем через полчаса должен был последовать штурм. Мать Марка тихо плакала. Его отец сидел рядом, наклонившись вперед и погрузив лицо в ладони. Какими бы нерадивыми родителями они ни были, у них наверняка вызывал ужас будничный разговор полицейских о том, что в крайнем случае им придется застрелить этого парня — то есть их сына.

Когда Пия выходила из автобуса, зазвонил ее мобильный телефон. Кристоф! Несколько мгновений она раздумывала, стоило ли ей идти в дом.

— Не самый подходящий момент для разговора. Я сейчас очень занята, — сказала она. — Где ты находишься?

— Еду домой. Я услышал по радио, что в Шнайдхайне произошел захват заложников. Только не говори, что ты имеешь к этому отношение.

— Увы. К сожалению.

Последовало молчание.

— Это опасно? — спросил он наконец более спокойным голосом.

Пия не отважилась сказать ему правду.

— Для меня — нет, — солгала она.

— Ладно, — сказал он — Тогда желаю удачи.

Едва они закончили разговор, телефон зазвонил вновь. Боденштайн! Для него у нее вообще не было времени. Пия передала трубку Кристиану Крёгеру и попросила его рассказать Боденштайну о том, что происходит. Может быть, он все-таки оторвется от своей Анники на несколько часов и приедет сюда.

Она зажала под мышкой упаковку с шестью банками «Ред Булл», которую один из полицейских раздобыл на заправочной станции в Кенигштайне, тяжело вздохнула и решительно пересекла улицу, освещенную ярким солнцем, которая словно вымерла. Когда она пересекала небольшой палисадник, поднималась по ступенькам и звонила в дверь, стук сердца отдавался у нее в горле. Ощущение, что в эти секунды два снайпера видят через оптические прицелы каждую капельку пота на ее лице, было более чем неприятным.

Он стоял сразу за дверью и бегло обыскал ее одной рукой. В другой у него был пистолет. Пия едва осмеливалась дышать. Крошечный микрофон на ремешке ее часов он не заметил. Возможно, он не подумал, что она может иметь на себе устройство для осуществления связи, или же ему это было безразлично. На нем была та же тенниска, что и в субботу, когда он убежал через балкон, и от нее пахло потом. Он открыл одну из принесенных ею банок и выпил ее содержимое залпом.

— Где госпожа Францен и господин Теодоракис? — спросила Пия и огляделась. В доме было душно, жарко и темно. Свет внутрь проникал только через окно у входной двери.

— В кухне. — Он небрежно бросил пустую банку на пол. — И никакой психологической болтовни, договорились? Я хочу довести дело до конца, и если мне не будут мешать, ни с кем ничего не случится. Но если эти типы из спецназа ворвутся сюда, ничем хорошим это не кончится. Понятно?

— Да, понятно, — сказала Пия.

С тех пор, как они беседовали два дня назад, Марк здорово изменился. Его лицо, отличавшееся мягкими, детскими чертами, заметно посуровело, как будто он повзрослел за это время сразу на десять лет. Но наибольшую тревогу Пии внушало странное, зловещее выражение его глаз. Не употреблял ли он наркотики? Там, на улице, она верила, что ей удастся с помощью разумных доводов убедить Марка сдаться, но теперь бесперспективность этой затеи стала очевидной.

За время своей работы в полиции ей не раз приходилось видеть такие же пустые, безразличные глаза. Глаза людей, которым нечего было терять.

Это не сулило ничего хорошего заложникам, которые наверняка все прекрасно понимали. У Теодоракиса руки были привязаны сзади к спинке стула, но он и без того не смог бы вскочить и наброситься на Марка из-за гипса на ноге. Жестокий и унизительный способ, которым Марк обездвижил Фридерике Францен, свидетельствовал о его безграничной ненависти к ней и жажде возмездия.