Поколение пепла - Алексей Доронин

А в эти дни любой, хлебнувших горя полной мерой, слыша такую ересь, только крутил пальцем у виска. Они научились ценить то, что потеряли.

Возможно, разум как орудие приспособления мира под себя и есть тупиковая ветвь эволюции. Но это не повод делать себе лоботомию. Ведь крылья, шерсть или когти от этого не вырастут. А каменный топор и палка-копалка суть тоже продукты прогресса.

Александр надеялся, что их пра-пра-правнуки снова попытаются совершить рывок к звездам. Может, у них получится лучше. Может, скудность ресурсов научит их быть бережливыми, а трудная борьба за существование не позволит размениваться на виртуальные миражи.

Иногда он пытался себе их представить. Почему-то ему не хотелось, чтоб это были бесполые существа в белых хламидах. Пусть они будут суровыми завоевателями, покорителями природы с четкой половой дифференциацией и надличностными ценностями. С балансом здорового индивидуализма и коллективизма. С личной ответственностью за личные поступки на благо других, а на себя – только во вторую очередь.

«А знаете что? – обращался он к этим неведомым потомкам. – Вы, высшие сущности, мне завидуете. Вы всего уже добились, покорили время и пространство. Что для вас погасить сотню звезд? Игра. А для нас даже вырастить один этот проклятый урожай – подвиг. И в нашей жизни – корявой и грубой – гораздо больше смысла, чем в вашей».

* * *

Вехи… Еще одна из них заставила себя ждать всего три года и показалась за поворотом, как висельник на столбе.

– Значит, не хочешь быть винтиком? – Богданов нахмурил брови и постучал по пустой пепельнице на столе. Пепельница была элементом декора. Лидер не курил.

– Хочу. Просто мое место не в этой детали.

Данилов сжал кулаки чуть ли не до хруста пальцев. Он был готов к тому, что по итогам этого разговора его потащат в подвал.

– В оппозицию уходишь? – лидер усмехнулся, прохаживаясь по кабинету.

Уж он-то знал, что никакой оппозиции ему не было и быть не могло. Грибница заговора была выполота до последнего корешка. Говоря иначе, гидре отрубили все головы до последней и прижгли раны каленым железом. Змеиногорское восстание, как его уже называли, было потоплено в крови, даже не успев начаться. А Зырянову отрубили башку совсем не метафорически.

– Нет, – чуть более поспешно, чем следовало бы, покачал головой Данилов. – Нужен порядок. Даже если он несет с собой долю несправедливости. Это лучше, чем хаос, даже если он справедлив… Просто я устал и хочу быть там, где принесу больше пользы.

Он старался лгать убедительно, но Владимир видел его насквозь.

– Я сам виноват. Не должен был верить этому козлу, – наконец, произнес Богданов, отворачиваясь к окну и глядя на город. – Ты уверен, что она ничего не знала?

– Она ни при чем, – Данилов знал, что надо быть осторожным в выборе слов. – Они с отцом не общались, Алиса его ненавидела.

Это была правда. Он умолчал, что она ненавидела не только его. Со многими горожанами у нее уже случались конфликты. У его жены было золотое сердце, но об этом мало кто знал. Заслужить ее неприязнь было гораздо проще, чем симпатию. Ловя косые взгляды из-за «неполноценного» сына, который жил и рос в то время, как умирали здоровые дети, она не делала вид, что ничего не заметила. А сразу желала человеку сдохнуть. И на любую попытку посягнуть на свое жизненное пространство дочь змеиногорского сатрапа отвечала сразу.

Но она никогда не стала бы участвовать в таком мутном деле.

– Эх ты, чистоплюй… Могли бы с тобой великие дела совершить, – произнес, садясь обратно в кресло, правитель. – Ну ладно, я освобождаю тебя от твоих обязанностей. Езжай. Стройте свою жизнь как хотите. Считай это подарком к юбилею.

– Вот как, – Саша приподнял бровь. – Спасибо.

– И не говори, что я жадный. Ты же у меня лучшего палача увел, гад. Как я теперь людей буду в трепете держать?

Щедрость правителя была безмерной. Он даже позволил Александру и остальным сохранить лицо. Официально все это было подано как почетная миссия. И хотя Данилов знал, что его наказывают ни за что, все же лучше, когда «ни за что» изгоняют, а не расстреливают.

Мясник подошел к нему после того самого съезда, на котором было объявлено о колонизации южной части Кузбасса и создании Восточного Форпоста.

С момента встречи вертолетов с новостями о капитуляции Заринска и телом майора Демьянова они перекинулись всего парой слов – совпало, что оба не были любителями болтать языком. И как мужчины похожего склада характера они не видели в своей неожиданной встрече предмета для разговора. Ну, выжили. Ну, снова встретились. Чего тут такого?

– Я поеду с вами, – сказал Саше в коридоре на первом этаже Замка этот внушающий страх человек. – На первых порах вам там понадобится… специалист по налаживанию контактов.

– Почему на первых порах? – удивился Данилов. – Куда-то еще собираетесь?

– Туда, куда перевозят на лодке за одну монетку. – Мясник рассмеялся хриплым лающим смехом, видя, что Саша не понял юмора. – У меня рак, дурень. Который вызывает лапша «Доширак».

– Тогда лучше доживать последние годы хоть с каким-то комфортом.

– А про это я тебя не спросил. Прокопьевск такой же мой дом, как и твой. И сдохнуть я хочу на родной земле.

– Не знаю, нужен ли нам такой, как вы, – уже без обиняков сказал ему Саша. – А если пытать будет некого, не заскучаете?

– И чего они привязались к моим инструментам? – Мясник, казалось, разговаривал сам с собой. – Врачом стать хотел, но не прошел по конкурсу. И попал туда, где мяса навидался столько, что жрать его не могу.

С этими словами он махнул Саше рукой и пошел к выходу, нескладный и страшный, такой неуместный среди пальм в огромных кадках и девушек-секретарш в выглаженных платьях, о которых Богданов заботился с одинаковым старанием.

* * *

– Ты уверен, что это должен быть Прокопьевск? – правитель оторвал глаза от карты Кемеровской области. – И что там ценного?

– Там есть уголь. Буквально под ногами.

– А нужен ли он нам?

– Пока нет, но если промышленность будет развиваться, он вам понадобится.

– Ну ладно. Быть по сему. Ты же ботаник, – Богданов царским жестом исправил что-то в своих бумагах. – Растительный мир Кузбасса будешь изучать. Пестики с тычинками. И пиши свой Талмуд дальше. Может, грядущие поколения это оценят.

Странно, но Данилову показалось, что он говорит это без сарказма.

Проходя по главной улице города, как приговоренный к смерти по тюремному коридору, Александр ловил на себе взгляды. Разные. От равнодушных до слегка неприязненных. Но еще чаще – сочувственные.

Они уже все знали – новости в городе разносились быстро.

Александр давно понял главный минус жизни затворника. Когда ты попадешь в беду, рассчитывать придется главным образом на себя. Это были в массе хорошие честные люди, но он не был частью их семьи. И хотя они относились к нему с уважением, Саша уже давно чувствовал неприятный холодок. О его участии в обороне Подгорного тоже уже забывали. Многие из тех, кто помнил, были мертвы, а для остальных – даже для новосибирцев, не говоря об алтайцах – даже для его прежних учеников, он был уже не героем и не хранителем знаний, а тем, кто занимается крючкотворством и получает хороший паек, не утруждая себя физическим трудом. Отцом выродка, которого здоровые дети боялись и презирали. А теперь еще и мужем предательницы, которая, как говорили старухи, дружила с нечистой силой.