Трибьют - Нора Робертс

Она размахнулась и ударила не глядя. Потом услышала крики, визг, еще один выстрел. И потеряла сознание.

Сердце Форда замерло, когда он увидел машину Кэти на подъездной дорожке к своему дому. Он не должен опоздать. Он не может опоздать. Резко затормозив позади «Вольво», он выскочил из машины и побежал к двери, но на полпути какое-то шестое чувство остановило его.

Не здесь. Ферма. Он повернулся и побежал. Он сыпал проклятиями — точно так же он ругался по дороге сюда, обнаружив, что его телефон остался на стойке бара у Брайана.

Когда он услышал выстрел, страх, вкус которого, как ему казалось, он уже знал, уступил место дикому, безумному ужасу.

Он влетел в дверь, выкрикивая имя Силлы, и услышал бешеный лай Спока. Кто-то визжал, как раненый зверь. Он бросился на кухню. Открывшаяся перед ним картина навечно запечатлелась в его памяти.

Силла распростерлась на Кэти, размахивая кулаками, которые, казалось, были такими тяжелыми, что она с трудом поднимала их. Кэти лежала с залитым кровью лицом и горящими ненавистью глазами. Спок бешено лаял. И пистолет в ее руке. Медленно поворачивающийся в сторону Силлы.

Форд прыгнул вперед, одной рукой схватив запястье Кэти, а другой отталкивая Силлу. Он почувствовал легкий укол в руку, похожий на укус пчелы, и вырвал пистолет из руки Кэти.

— Форд! Слава богу! — Кэти протянула к нему руки. — Она сошла с ума. Я не знаю, что случилось. Не знаю, что на нее нашло. У нее был пистолет, и я попыталась…

— Заткнись! — сухо и отчетливо произнес он. — Попробуй пошевелиться, и, клянусь богом, я первый раз в жизни ударю женщину. Спок, прекрати! И это тебе тоже зачтется, — прибавил он, обращаясь к Кэти. — Так что заткнись, — он направил на нее пистолет и шагнул к Силле. — Или я за себя не отвечаю. Силла. Силла.

Он проверил, не ранена ли она, затем поднял ей веко, а Спок стал лихорадочно облизывать ей лицо.

— Очнись, — он похлопал ее по щекам. — Только попробуй еще раз пошевелиться, — предупредил он Кэти голосом, который сам едва узнал. — Только попробуй. Силла! — Он еще раз ударил ее по щеке, на этот раз сильнее, и увидел, как задрожали ее веки. — Сядь. Очнись. — Одной рукой он помог ей сесть. — Я звоню в «Скорую» и в полицию. Все в порядке. Ты меня слышишь?

— Секонал, — с трудом произнесла она и обхватила себя одной рукой. А потом решительно сунула два пальца в рот.

Позже, когда все закончилось, Силла сидела под синим зонтом. Весна прошла, и лето скоро пройдет, думала она. Она будет здесь, когда листья изменят свой цвет и золотом рассыплются по склонам гор. Когда выпадет первый снег — и когда последний. Она будет здесь, думала Силла, весной, которая придет, и все остальные весны, все времена года.

Она будет дома. С Фордом. И со Споком. Ее героями.

— Ты все еще бледная, — сказал он. — Может, лучше было прилечь, а не дышать свежим воздухом.

— Ты тоже бледный, — возразила она. — Ты ведь был ранен.

Он посмотрел на свою перевязанную руку. Поцарапан — более точное определение.

— Да. В конце концов, это круто. Я получил ранение, ворвавшись — опять чуть-чуть опоздав, — чтобы спасти любовь всей своей жизни, прежде чем она спасла себя сама.

— Ты меня спас. Я проиграла. Я расколола ее, — добавила она и пошевелила пальцами. — Но у меня закончились силы. Ты и Спок — храбрая собачка, — она наклонилась, чтобы поцеловать пса, — вы спасли мне жизнь. Теперь вы должны поддерживать ее.

— Именно этим я и собираюсь заняться, — он взял ее за руку. — Я чуть не ошибся домом. Вот что, Силла. Никаких двух домов. Я чуть не ошибся домом. И тогда я мог опоздать.

— Ты все понял, и ты пришел за мной. Можешь рисовать любых героев, каких захочешь. Но мой герой — это ты.

— Герой, богиня-воительница и суперсобака. Нам очень везет, тебе и мне.

— Думаю, да, Форд. Мне так жаль, так жаль Брайана.

— Мы поможем ему пережить это. Мы найдем способ помочь ему.

— Все эти годы она помнила о предательстве. И не могла вынести того, что я сюда приехала. В каком-то смысле этот дом был символом для нас обеих, — она внимательно посмотрела на него — на свой красивый дом, сияющий свежей краской, с блестящими в лучах утреннего солнца окнами.

— Мне нужно было его возродить, а ей нужно было видеть, как он умирает. Каждая новая доска, каждый мазок краски были для нее как пощечина. А праздник? Можешь себе представить, как это грызло ее? Музыка и смех, еда и напитки. И разговоры о свадьбе. Разве она могла это вынести?

— Я знал их обоих всю жизнь, но ничего не замечал. Вот тебе и наблюдательность писателя.

— Они прятали это. Заперли в шкаф. Она смотрела, как Дженет умирает, — Силле все еще было тяжело говорить об этом. — Предательство жило в ней всю жизнь. Когда она переделывала свое тело. Когда растила детей, ходила по магазинам с подругами, пекла печенье, застилала постель. И время от времени она приезжала сюда, чтобы дать этому выход.

— Как тугой поршень.

— Можно и так выразиться. Моя бабушка не кончала жизнь самоубийством. Это будет большой сенсацией. Снимки, статьи, репортажи, а может, и целый фильм. Потом книги, ток-шоу. Куча всего.

— Думаю, теперь я уже имею об этом представление. Предупреждения излишни. Твоя бабушка не кончала жизнь самоубийством, — повторил он.

— Нет, не кончала, — ее глаза наполнились слезами. — Она не бросала мою маму, как та всегда думала. Она купила диван цвета губной помады с белыми атласными подушками. Она оплакивала одного ребенка и ждала другого. Но она не была святой, — продолжала Силла. — Она спала с чужим мужем и без колебаний разбила бы его семью. Или почти без колебаний.

— Обман — это всегда улица с двусторонним движением. Том предал свою жену, свою семью. Даже говоря о том, что порвал с Дженет, он продолжал спать с ней. Дома его ждали беременная жена и дочь, а он спал с иллюзией — и отказывался брать на себя ответственность за последствия.

— Интересно, может, именно жестокость последнего письма, оскорбившая чувства Дженет к нему, заставила ее бросить ему в лицо правду. «Я беременна, ребенок твой, но ты нам не нужен», — Силла вздохнула. — Мне бы хотелось так думать.

— Похоже, правда? И это совпадает с тем, что говорил мне Том. Кэти забрала и уничтожила результаты теста на беременность, но она не знала о письмах. Она не знала о «Гэтсби».

— Мне кажется, Дженет хранила письма как напоминание, что ребенок был зачат по крайней мере в иллюзии любви. Как напоминание, что он принадлежит только ей. Я думаю, что она позаботилась о том, чтобы ферму не продали, потому что рассчитывала, что когда-то ферма перейдет к нему. Джонни умер, и она знала, что моя мать не испытывает привязанности к этому дому. Но у нее оставался последний шанс. Наверное, некоторые вопросы останутся, но у меня есть те ответы, которые мне нужны. Если она когда-нибудь приснится мне, как снилась раньше.