Первый блицкриг, август 1914 - Барбара Такман

«Должна ли 5-я армия оставаться в районе Гюиза — Сен-Кантена, несмотря на риск окружения?» — спросил Ланрезак по телефону заместителя Жоффра генерала Белина.

«Что вы имеете в виду — окружение вашей армии! Это же абсурд!»

«Вы не понимаете меня… Я не могу взять на себя ответственность и приказать войскам отойти к Лану. Именно главнокомандующий должен дать мне приказ об отступлении».

Ланрезак не собирался на этот раз оказаться в положении провинившегося, как при Шарлеруа. Белин отказался отдать такой приказ и сказал, что он доложит обо всем Жоффру, как только тот вернется.

Жоффр прибыл в штаб, внешне по-прежнему спокойный и невозмутимый, но его надеждам был нанесен второй удар, более сильный, чем разгром армий на границах, — враг уже продвигался в глубь страны, Жоффр еще не знал, что Ланрезак и его армия остановили на некоторое время части Бюлова, поскольку результаты боев были неясны. Он понимал, что 5-я армия действительно оказалась в опасном положении, английские войска отступали, и «больше не оставалось надежд на то, что союзники будут удерживать намеченные линии обороны». Еще не закончившая формирования, 6-я армия подвергалась мощным атакам двух корпусов Клюка, которые входили в правое крыло германских армий; фронт распадался, и остановить этот процесс, казалось, невозможно, противник захватывал новые территории; французским войскам придется отступить к Марне, а может быть, и к Сене.

Во время этого периода, «самого трагичного во всей французской истории», Жоффр не поддался панике, как Джон Френч, не колебался, как Мольтке, не лишился на какое-то мгновение присутствия духа, подобно Хейгу или Людендорфу, и не впал в пессимизм, характерный для Притвица. Даже если его спокойствие происходило от недостатка воображения, все равно для Франции это оказалось счастливым обстоятельством.

Обычные люди, писал Клаузевиц, приходят в состояние депрессии от ощущения опасности или навалившейся на них ответственности, если же эти условия «придают крылья уму, укрепляют его, то тогда проявляется необычное величие души».

На умственные способности Жоффра опасность не оказала никакого влияния, она укрепила в нем твердость духа и характера. Когда вокруг все начало рушиться, он сохранил прежний ровный уклад жизни, как и раньше, прочно держал в своих руках власть. Фош, встретившийся с ним двадцать девятого августа, сказал: «Удивительное спокойствие».

Именно оно удержало французскую армию от распада в час, когда ей была так необходима соединяющая сила уверенности. В один из этих дней полковник Александер, вернувшись из поездки в 5-ю армию, решил, что мрачное настроение Жоффра объясняется «плохими новостями, которые я привез ему».

«Что! — воскликнул Жоффр. — Вы не верите больше во Францию? Идите и отдохните. Вот увидите — все будет хорошо».

Вечером двадцать девятого августа он приказал Ланрезаку отступить и взорвать за собой мосты через У азу. Генерал д'Амад получил указание взорвать мосты через Сомму у Амьена и отходить вместе с армией Монури. Находившаяся справа, 4-я армия получила приказ направиться к Реймсу. Генерал до Лангль, требовавший отдыха для своих войск, услышал от Жоффра, что отдых зависит только от противника. И наконец, этим же вечером Жоффр с тяжелым сердцем приказал подготовиться к уходу из Витриле-Франсуа, города «несбывшихся надежд и утраченных иллюзий». Главный штаб перемещался в глубь страны, в Бар-на-Обе, восточном притоке Сены. Эти новости распространились среди офицеров штаба и, как выразился неодобрительно Жоффр, «еще больше усилили состояние нервозности и тревоги».

Вследствие ошибки штабных работников приказ Жоффра поступил к Ланрезаку только утром, заставив командующего провести ночь в напрасном беспокойстве. К счастью, Бюлов не возобновил наступления и не стал преследовать отступающие войска Ланрезака. Результаты боев были неясны как французам, так и немцам. Любопытно, что Бюлов сам не имел четкого представления об исходе сражения и поэтому уведомил главный штаб об успехе и одновременно отправил к Клюку капитана, сообщить, что «армия ослабла после боев под Гюизом и не сможет преследовать противника». Не зная этого, французы — Жоффр и Ланрезак — стремились к тому, чтобы вывести 5-ю армию из зоны боев и соединить ее с другими французскими частями до того, как немцы нанесут удар по ее левому флангу.

Тем временем угроза Парижу со стороны наступающего правого крыла германских армий стала очевидной. Жоффр телеграфировал Галлиени, чтобы тот приказал немедленно заложить взрывчатку под мосты через Сену, западнее Парижа, и через Марну. По требованию Жоффра, у каждого из мостов дежурил взвод саперов, готовых уничтожить их в любую минуту. Отступавшая армия Монури прикрыла бы Париж и, естественно, стала бы той группой из трех корпусов, которые были так нужны Галлиени. Но для Жоффра и его штаба Париж являлся всего лишь «географическим понятием». Оборонять его только ради этого и отдать под командование Галлиени армию Монури совсем не входило в планы Жоффра. Париж, считал он, падет или выстоит, но в результате генерального сражения, которое даст вся французская армия под его личным руководством. Однако парижанам судьба столицы была далеко не безразлична.

Первые впечатления об исходе боев под Сен-Кантеном усугубили мрачные настроения в городе. Утром, когда это сражение еще только начиналось, вице-председатель сената Турон, промышленный магнат севера, словно вихрь ворвался в кабинет президента Пуанкаре.

«Главный штаб, — заявил он, — обманул правительство, наш левый фланг смят, и немцы стоят у Ла-Фера».

Левый фланг, ответил Пуанкаре, повторяя твердые заверения Жоффра, обязательно выдержит, и, как только 6-я армия будет готова к боям, наступление сразу же возобновится. Однако в глубине души он почти соглашался с Туроном. Начали поступать туманные сообщения о ходе сражения. Каждый час к президенту приходили противоречивые сведения. К концу дня в его кабинет вновь влетел Турон, более возбужденный, чем прежде. Он только что разговаривал по телефону со своим коллегой Селином, сенатором от департамента Эна, имение которого находилось в окрестностях Сен-Кантеиа. Селин наблюдал за боем с крыши своего дома. Он видел наступающие французские войска, клубы дыма и черные разрывы снарядов на фоне неба. Затем, подобно армии серых муравьев, подошли немецкие подкрепления и отбросили французов назад. Атака не удалась, бой был проигран, и, сообщив обо всем этом, Турон в слезах покинул кабинет президента.

Вторая стадия этого сражения, бой под Гюизом, не попала в поле зрения сидевшего на крыше сенатора, и правительство знало о ней еще меньше, чем главный штаб. Ясно было одно — попытки Жоффра остановить продвижение правого крыла германских армий провалились, и Парижу угрожала осада, его жителям, возможно, снова придется есть крыс, как в 1870 году.

В связи с реальной угрозой захвата Парижа министры, которых уже со времени Приграничного сражения стала преследовать мысль об изменении местопребывания правительства, сейчас начали обсуждать этот вопрос открыто и в срочном порядке. Полковник Пенелон, поддерживавший связь между главным штабом и президентом страны, на следующее утро прибыл в Париж. Его обычно улыбающееся лицо было мрачным, он признал, что сложилась чрезвычайно серьезная обстановка. Военный министр Мильеран тут же предложил перевести правительство в другой город, чтобы оно не оказалось отрезанным от всей страны. Галлиени, срочно вызванный на совещание, посоветовал позвонить Жоффру. Тот признал, что действительно обстановка оставляла желать лучшего; 5-я армия сражалась хорошо, но не оправдала его надежд, англичане «не устояли», продвижение противника замедлить невозможно, и над Парижем нависла «серьезная угроза». Он порекомендовал правительству уехать из столицы, ибо в противном случае оно станет приманкой для врага.