Разбой - Петр Воробьев

– Эдаким приёмом они всю нашу добычу сожрут, – сетовал Дубтах утром третьего дня, проезжая мимо брошенного чолдонского стойбища и похмельно-красными глазами созерцая частично втоптанные в глинистое месиво кости.

Буах тронул поводья, чтобы выехать из окружавшего сына Лугдаха облака перегара. Рядом с катками следующей по ходу бронетележки, поморяне и альбинги ехали по обе стороны от Горма конунга, Кромослав по левую руку от предводителя, Самбор по правую. Конунгов конь Эаханн, тёмно-гнедой с чёрной гривой и хвостом, был из породы ралландских тяжеловозов. Хоть он и уступал липицким жеребцам Кромослава и его воинов в росте, зато не был отягощён полным латным облачением – только лёгкий панцирь с устройством для беспроводной связи в перемётных сумах, притороченных позади седла. А вот латы шедших рядом с конём Горма боевых псов были настолько тяжелы, что собаки не смогли бы двигаться, не помогай им сила чар, наложенных в Кильде на экзоскелеты. Коньки же альбингов кланов Ранкен и Йен-Аброах наоборот были заметно ниже Эаханна – вровень с волкодавом Лейскьюлем, и чуть ниже полностью скрытого разнесённой бронёй животного, осёдланного Самбором. Его панцирь бугрился выступами, как у винландского броненосца, но броня скрывала синего быка, присланного поморянину в подарок каким-то воином-чародеем из таинственной Кавы. Но ещё диковиннее были двухколёсные колесницы вождей клана Ранкен. Вожди и колесницы жадно поглощали одно и то же топливо – уисгебу.

– А своих как хоронят? – спрашивал Кромослав.

– Погребальный обычай чолдонцев отвратителен, – сказал конунг.

– Как? Так! – неучтиво перебил Самбор. – На вершине какого-нибудь холма собирают дрова, кладут наверх покойника…

– Чем же этот обычай плох, – начал Кромослав.

Самбор перебил и его:

– Потом его оставляют на пару-тройку неделек… А вот когда достигнет наибольшей расклёванности и вонючести, сжигают, а пеплом мажут друг другу патлы. Это если покойник был поважнее. А если попроще, дров полностью сжечь обычно недостаёт, так долго не ждут, и недосгнившее-недогоревшее кидают в реку.

– Собака обереги! – ужаснулся брусовский вождь. – Немудрено, что река у них нечистое место!

– Они вообще загаживают всё вокруг себя, поэтому и стойбище всё время переносят с места на место, – сказал мечник.

– Кстати, вон! – сказал Горм. – Смотри, Кромослав!

За поворотом долины, впереди и справа от волшебного замка открылся очередной холм, странно бугристый. Его уже привычно венчало кольцо расчленённых тел на копьях. Менее привычно, в середине этого кольца, на деревянном возвышении лежал под склонёнными древками с привязанными к ним хвостами коней мертвец в доспехах. Это зрелище подвинуло Самбора напеть:

– «Ещё наш не сложен костёр погребальный,

И хор в нашу честь не споёт,

А Даг уж торопит, возница астральный,

И рвётся Скинфакси в полёт.[306]»

– Переврал, – Лютомысл целитель укоризненно покачал головой.

– Самбор-р лис мак Эр-р-рскин, рвётся Скин… кто? – спросил один из альбингов, не очень разборчивый из-за тарахтевшего под его седлом двигателя.

– Скинфакси, летучий конь Дага, – ответил поморянин.

– Кого?

Движимый чарами замок приблизился к холму. Возвышение окружали какие-то относительно светлые предметы. Присмотревшись, Буах опознал в них похабно распяленные нагие женские трупы с руками, отрубленными у локтей, и ногами, так же отсечёнными у колен.

– Не может быть! – Брусовский вождь направил на холм диоптр. – Кром, эта ещё живая!

Полотняный цвет Кромославова лица замечательно оттенили чёрные перья. Вождь выронил диоптр и, уподобясь вековому дубу под топором лесоруба, величественно выпал из седла.

– Да нет, поди, вор-р-роны в живот поналезли, вот и мер-рещится, – скептически сказал тот же альбинг, кто не знал имён рассветного бога и его коня.

Левой рукой, он правил колесницей, правой держал диоптр у прозрачного забрала шлема, вперившись в смотровые стёкла. Колесницу подкидывало на рытвинах и кочках, но альбинг каким-то образом ухитрялся не уронить шаткое приспособление и не вылететь из седла. Тем временем, потерявшего сознание Кромослава поднимали и приводили в чувство спешившиеся Лютомысл и дева-щитоносица (если считать прозрачную полусферу вокруг её тайфура за щит) Сивояра.

– Бр-р-ратья, тшто-то тут не так, – сообщил альбинг с оптическим прибором. – Сами тела не движутся, а земля под ними тотшно дышит… Засада!

Весь склон холма пришёл в движение – каждый земляной бугор скрывал чолдонца и ездовое животное. Ум Буаха успел оценить хитрость наездников и выучку яков, в то же самое время, как его предплечья под доспехами покрылись гусиной кожей, словно под воздействием чар, остужающих дыхание и лишающих храбрости. Как будто вновь, как в древние времена, исчадия тьмы пошли войной на племена светлой богини Дану, только на этот раз, не из-под морских волн, а из-под земли. Перепачканные ездоки вздымали клубы пыли, в воздух летели комья грязи и кусты, только что использованные для прикрытия, и то, что катилось вниз к замку, больше смахивало на селевой поток, ревущий «Варга!», чем на какой-то известный боевой порядок.

По внимательном рассмотрении, состояние яков разочаровывало – их хозяева, вместо того, чтобы должным образом ухаживать за роскошной шерстью животных, или обрили их налысо, или, того хуже, остригли, но местами, например, так, что вниз по склону скакал як в клеточку, как игровая доска для «Двух воинств». Прямо в кожу были ввёрнуты металлические кольца, создавая подобие брони. Вдобавок, у многих обкорнанных яков горестно виднелись рёбра и крестцы – вопиющий, как сказал бы конунг, хронический, недокорм. Сделав это прискорбное наблюдение, сын Ройга вновь взглянул на вершину холма – мёртвый военачальник в доспехах так и остался на погребальном помосте. Буах успел подивиться, что последнее вызвало у него и облегчение, и некоторое разочарование.

– Аринбьорн, огнемёты! – сказал Горм, но ответ из наушников его шлема разочаровал конунга. – Как нас накроет?

– Слишком близко! – левой рукой Самбор спрятал под доспехи висевший на шее оберег и вытащил из-за спины лук.

Одновременно с первой пущенной им стрелой, со стен замка ударили полувершковые пулемёты. Их воздействие на строй (за неимением более точного слова) кочевников напомнило Буаху давешнюю борьбу молодого воина с лопатой-бомбомётом с тараканами: брызги и ошмётки полетели, не повлияв на коренной ход событий. Десятки всадников вылетели из сёдел, десятки яков споткнулись на полном скаку и покатились по склону, теряя навешенную справу и ломая ноги, шеи, и хребты. Для отряда любого ралландского вождя, такие потери были бы невосполнимы, но сотни и сотни чолдонцев продолжали движение вниз по склону, втоптав своих же товарищей в землю, из которой те только что восстали.

– У некоторых зажигательные бомбы, нельзя подпускать их под замок, – сказал Горм.